Прораб кивал.
— Ящики городским нужны.
Грошев яростно поглядел на Николая:
— А я их где возьму?
— Так надо же.
— Говори председателю. Не я ж эти ящики рожаю. Вот что, кооперация машин не шлет что-то, а склад затоварен еще вчерашними помидорами. Дуй-ка прямо в район. На консервный. Сгрузишь, возьми квитанцию. А тару загрузи обратно.
— А на поле?
— Делай что говорю. Все одно они там без ящиков ничего делать не будут. Да езжай, говорю тебе.
— Непорядок это! — Николай пошел к машине, а Грошев кричал ему вслед, размахивая руками:
— Ну спасибо, что надоумил. И без тебя знаю, что непорядок. Только где я тебе тару возьму, где? У всех к бригадиру требования. Я ж не бог!
На консервном кладовщик быстренько написал квитанцию:
— Вот так бы и давно. С поля, говоришь? Очень хорошо. Только вот что, милок, грузить тебе самому надо будет. Грузчиков на уборку отправили, а у меня грыжа. Нельзя, понимаешь. Врачи запрещают.
Он сел на скамейку возле весовой, достал сверток, начал жевать, цепко пересчитывая глазами ящики, которые носил Николай. Когда дело дошло до тары, тут уже встал и начал помогать, норовя всучить ящики поплоше.
Так и вышло, что вторым рейсом Николай поехал на поле около двенадцати. На подъеме догнал бывшего солдата. В базарной авоське волок парень пять бутылок «Яблочного». Увидав машину, замахал руками: «Погоди!» Сел рядом в кабину, сказал укоризненно:
— Вот видишь, папаша, все равно взял, только времечко потеряно. Ты, между прочим, виноват.
На поле городские разбрелись по группам. Корзинки с помидорами составлены в одном месте, у ящиков, набитых доверху. Начальник в брыле кинулся к Николаю с руганью:
— Как же так, товарищи дорогие… Мы сорвали сотни людей, от дела государственного, а вы…
Попутчик Николая, пряча за спину авоську, сказал:
— Да что вы на него, Борис Поликарпович… Он же шоферюга. Его дело простое. Начальнички зевают.
Борис Поликарпович махнул рукой и пошел к лесопосадке.
— Товарищ… Не знаю, кто вы по должности, — Николай шагнул следом. — Тут вот какое дело. Насчет ящиков я начальству сказал, видно, будут кумекать. А пока урожай надо возить в район, на консервный завод. Там грузить надо, а мне одному не под силу. Пару мужиков бы, тогда б я пораньше обернулся. Чтоб грузили, понимаешь…
— Это мы мигом… — попутчик Николая выскочил из-за его спины, — Борис Поликарпович, да мы с Дятьковым запросто. Родная работа… Бери-кидай. Чего тут загорать?
— Езжайте! — Начальник вроде бы даже и глядеть не хотел на Николая, олицетворяя его с неизвестным ему, но, видимо, очень неприятным и презираемым колхозным руководством.
В кабину влез вместе с солдатом худощавый мужик с острым взглядом. Сразу же окинул взором картинки, приклеенные Николаем для красоты. Хмыкнул:
— Весело живем, товарищ водитель. Только Трошин уже больше не поет. Не в моде.
— А мне нравится, — сухо сказал Николай, всем своим видом и тоном показывая, что к разговорам не расположен и намерен между собой и пассажирами сохранять приличную дистанцию.
— Значит так, батя, — бывший солдат чувствовал себя почти дома, — меня зовут Петька. А это Дятьков — лучший в области фрезеровщик. В данный момент — ударник колхозного труда.
— Только до четырех часов дня, — хмуро сказал Дятьков. — В четыре домой поедем.
— Кучеряво живете, — не выдержал Николай.
— А нас тут упрекать нечего, — Дятьков засмолил сигарету, и Николаю почему-то он показался ужасно неприятным человеком, — мы к вам на подмогу, а тут порядка и не было. Вот вы скажите, товарищ водитель, если здесь, на этом поле, до двухсот человек, то они ведь не для прогулки сюда приехали. Мы цеха оголяем, а потом будем пахать сверхурочные из-за вас. Мне в цеху перекурить некогда, а тут… Курорт.
Машина выбралась на самую верхнюю точку берега. Дальше с километр дорога петляла у самого обрыва. Отсюда видна была вся долина реки, с серой громадиной плотины невдалеке. Там ворочались экскаваторы, бульдозеры, сновали самосвалы. Плотина будто врезалась в лес, рассекая его на две неравные части. Меньшая уже подтоплялась грунтовыми водами, и деревья начали клониться к горизонту. Дальше массив густел и закрывал все пространство почти до горизонта. Справа, на небольшой песчаной проплешине у самой реки, разбежались домики с соломенными и шиферными крышами. Лесное. Отсюда оно казалось маленьким и нескладным хуторком, где и улиц-то нет. А Николай знал его другим, когда не было пустырей на месте бывших усадеб, когда везде стояли дома и сады были, а улицы поражали своей прямизной. Но это было давно, в начале пятидесятых, а сейчас шли восьмидесятые. Разница была.