Ох и напудрено в мозгах у Куренного. Хотел бы так и сказать ему Николай, да только остановился в самый последний момент, когда слово уже из горла рвалось. Тут разговор к душе поближе, не всякому доверился бы Куренной, а вот ему сказал все, как есть. Обидеть тут легче легкого. Да как разъяснить-то? Как?
Паузу Николая председатель понял как попытку вникнуть, понять только что им сказанное. Покачал головой:
— То-то и оно. У каждого дела два конца. С одной стороны интерес государственный, а с другой — человеческий интерес. Вот недавно ездил я к родне в Сибирь. Про область тебе говорить не буду, не к чему… Так вот, водохранилище там затеяли. Хорошее дело, нужное, полезное. Прикинули проект. А тут подъезжает дядя из одной богатой конторы и говорит, вот ежели вы на три километра ваше море продлите — мы вам всяческую поддержку окажем и не только финансовую, но и самую что ни на есть организационную: и в Совете Министров наше ведомство поддержит ваше ходатайство, и с материалами тоже. А нужно нам, чтобы ваше море рукотворное доходило до нашей базы отдыха, чтоб мы могли прямо от стен глядеть на воду и по набережной гулять. Ну, специалисты возражали, конечно, на удорожание ссылались и прочее, а дядя говорит: «Для нас все это пустячное дело. Разницу мы доплатим». Сделали море. В кучу дополнительных миллионов вылетело это самое морское продление. Да только результаты-то неожиданные вышли. Во-первых, пришлось пятьсот гектаров ценнейшего леса вырубить: пошел на подтопление и погиб, а во-вторых, как раз на тех самых трех километрах дополнительных что-то с почвой сталось, пришлось плотину переделывать, забивать в нее миллионы кубометров бетона, сметой не предусмотренных, чтоб не рухнула. Да и дядя набережной не попользовался, пришлось бросать базу отдыха совсем: во-первых, от комаров житья не стало, на тех самых придуманных километрах настоящее болото вышло, а во-вторых, вода поднялась, и стали у дяди строения расползаться. На песке строилось, когда вода была далеко, все находилось в самом лучшем виде, а вот когда база в зону подтопления попала — тут уже песочек себя в полную силу показал. И что ты думаешь? Наказали дядю и строителей, которые на посулы кинулись? Черта с два. И вышло: кому-то амбиции, а государству убыток. Да еще какой. Дядя-то ведь без базы отдыха не останется, уж он профсоюз уговорит, а не уговорит, так рабочие напомнят, базу в другом месте за новые миллионы построят, а старая рушиться будет.
Рокотов молчал. Не то что жизнь повернулась к нему сейчас какой-то неизвестной доселе стороной, нет, все это было ему давно известно. Но жить-то как, если не называть вещи своими именами? За одной ложью, за умолчанием, пойдет другая, потом третья. Да, каждый человек вносит в дело, которым занимается, не только частицу своих достоинств, но и толику недостатков. И его личные привычки иной раз становятся бедой для дела. Тогда что? Все видят это, все знают об этом. И начинают считать, чего больше — пользы или вреда. Если вреда — убирают такого руководителя. А если пользы — пожимают плечами: не ошибается тот, кто ничего не делает. Выгодно иной раз нам считать привычки человека его ошибками. Спокойнее как-то.
А что ж сказать Степану? Сказать: уйди? Несправедливо. Неверно, потому что именно с Турановым он может развернуться в полную силу. Ведь он работник. Взять по чести, так нынешнему нашему председателю, где бы, в каких климатических зонах ни пришлось ему работать, бедолаге, памятник ему, сердешному, надо ставить за то, что делает он при нынешнем положении в сельском хозяйстве. И за взбрыки климата стоит он на руководящем коврике, несет, так сказать, персональную ответственность, и перед колхозником предстает во весь рост, когда перечисляют, что еще не сделано, и в семье он редкий и совсем не активный гость, и детей видит, почитай, только в постели, когда они спят. Когда-то напишет, наверняка, дошлый композитор что-либо вроде оды председателю колхоза, и это будет правильно, потому что хорошего председателя можно ставить потом на любую работу с людьми и везде он справится, потянет любой воз.
Думал обо всем этом Николай, глядя на кургузые толстые пальцы Куренного, успокоившиеся на столе, и вспоминал давнюю уже историю с механиком Курашовым. Когда спорили, как с ним быть, председатель, как казалось тогда Николаю, крутил излишне. Уже Рокотов в злость входил, а Степан на своем стоял. И прав оказался, потому что вечером того же дня пришел Курашов домой к Николаю, сел рядом на крыльцо, покашлял дипломатично, сказал, глядя куда-то в сторону: