Арсений поднялся на ноги, взял Гелю, как маленькую, за руку и осторожно, но все же заставил сойти на землю.
— Зря ты…
Он провел ее к обрыву, где у самой тропы к реке лежала повергнутая бурей старая береза. Усадив на комле березы, рядом с собой, сказал:
— Посидим…
За прожитый ею месяц на Буйной здесь они не раз сиживали вечерами. В первое время Геля обычно молча любовалась рекой и синими горами за нею, да и Морошка говорил мало, чаще всего лишь о погоде, о работе, о тайге. Геля была признательна Морошке за то, что он не беспокоил ее расспросами — откуда она и почему залетела в чужой край? Его сдержанность, ненавязчивость, может быть, и помогли-то ей быстро успокоиться и забыться. А однажды она сама, по какому-то внезапному наитию, заговорила о том, как со временем, должно быть, хорошо будет в ангарском краю…
Все вспомнилось — и все показалось дорогим. «Он затем и привел меня сюда, чтобы я все вспомнила», — подумала Геля и с новой силой ощутила прилив нежности к Морошке.
— Я слыхала, он не хочет уезжать? — спросила Геля, вспомнив, как Белявский кричал вчера вот здесь, у березы.
Арсений подтвердил это кивком головы.
— Ну, и я не уеду, — сузив глаза, сказала Геля. — Я ведь нужна здесь, Арсений Иваныч, да?
— А как же! — обрадованно подтвердил Морошка.
— Не желаю и не уеду! — отрезала Геля и заметно порозовела. — Пусть болтают что угодно! Пусть обливают грязью! Все вытерплю! — Она отвернулась от Морошки. — Я не могу уехать…
С минуту Геля молчала, опустив голову, может быть вслушиваясь в слова своего полупризнания, но вот быстро обернулась к Арсению и спросила строго:
— Рассказать?
— Не надо! Что ты! Замолчи! — едва не закричал Арсений. — Я не хочу ничего знать! Я хочу думать только о будущем! Только!
— Да почему я поверила себе? — закрыв глаза, выговорила она с болью. — Почему я такая? Надолго ли? Может, на всю жизнь?
— Не казнись, — страдающе попросил ее Арсений.
Он долго и терпеливо ждал, пока она успокоится. Время от времени Геля встряхивала головой, должно быть стараясь избавиться от навязчивых воспоминаний, и рука Морошки каждый раз сама собой тянулась к ней, но так-таки и не осмелилась коснуться ее плеча.
— Ты вот решила… — осторожно заговорил он, когда наконец-то уверился, что в юной, отходчивой душе девушки немного приутихло, и втайне стараясь поддержать Гелю в ее решении не уезжать с Буйной. — И я рад, очень рад. Но, может, ты все же побаиваешься его, а? Скажи, я живо…
— Вы не трогайте его, Арсений Иваныч, не марайте об него руки, — ответила она ровным голосом, вроде бы с удивлением засмотревшись на скалы. — Он сам уедет. Ведь он не любит меня, я знаю. Его заело, что я от него сбежала. Ему хочется поправить дело, а потом самому сбежать, вот и все! Чтоб я знала…
— Он не уедет, — возразил Морошка.
— Уедет. Не выдержит.
Догадываясь, что Арсений не понимает ее, Геля наконец-то обернулась к нему и посмотрела в его большие, скорбные глаза долгим и, на удивление, спокойным взглядом.
— А все очень просто, Арсений Иваныч, — заговорила она. — Раз уж так вышло, я теперь буду в вашей избе жить. И он уедет.
— Да ведь я могу и уйти! — с волнением воскликнул Арсений. — Я найду себе место!
— Не уходите, не надо.
— Зачем же так? Еще болтать будут…
— А я ничего не боюсь, Арсений Иваныч.
— Но его еще сильнее заест! Он взбесится!
— А взбесится — гоните.
— Да ведь не нажить бы беды!
— Я ничего не боюсь. Ничего.
Несколько секунд Арсений всматривался в измученное, но непривычно властное лицо Гели, в ее необычайно смелые теперь глаза. И опять широкий, загорелый лоб Морошки заблестел, будто камень-голыш от утренней росы.
— Геля, да зачем же так? — заговорил он, схватив Гелю за руку. — Будь моей женой, вот и конец всем пересудам! Скажи сейчас же, что будешь! Я не торопил бы, да как не торопить?
Геля смело и ласково дотронулась свободной рукой до загрубелой руки Морошки, легонько сжимавшей ее пальцы, смело и ласково посмотрела в его глаза, но сказала:
— Не говорите об этом, Арсений Иваныч…
— Боишься опять ошибиться? — спросил Морошка.
— Надо погодить.
— Стыдишься?
— Больше, чем есть, стыда не будет.
— Какая же еще причина?
Но Геля, внезапно помрачнев, легонько высвободила руку и сказала:
— Не мучайте меня, Арсений Иваныч…
Она поднялась с березы и, взглянув на восток, с оживлением воскликнула:
— Глядите, солнце-то всходит!
VIII