— Зачем он?
— Спрашивал про глухарей, — ответил Морошка, не задерживаясь на крыльце. — Хочет с ружьем побродить.
— Мальчишество! — осудил Родыгин. — Что ж вы ответили?
— Сказал, что глухари совсем вывелись. Некогда мне сейчас шататься по тайге…
Это могло быть и правдой, но Родыгину подумалось, что Морошка, скорее всего, скрытничает: секретарь райкома, должно быть, сказал ему на прощание что-то важное…
Ничего страшного на заседании не произошло. Были неприятные минуты, но они скоро забудутся, конечно. И все же Родыгин с того часа в райкоме начал испытывать особенное беспокойство. Больше всего его взволновало странное поведение Астахова. Вольность Морошки, казалось, совсем не озадачила секретаря райкома. Может быть, даже чем-то позабавила. Такое легкомыслие можно было объяснить одной лишь молодостью секретаря райкома. И то, что по годам он был ближе к Морошке, чем к нему, как раз и беспокоило Родыгина.
III
Над всей брандвахтой разносило запах тайменьей ухи. У рабочих еще не улеглось волнение, вызванное ночным событием на Буйной, и они, хитря, с наигранным интересом болтали лишь о рыбной ловле:
— А пасть у тайменя — во! Видали?
— На что же он берет? На блесны?
— Лучше всего — на мышь.
— На живую?
— На живую так и хапает!
— Тьфу, да замолчите вы!
…Оглядев застолье, Арсений спросил, как всегда, сдержанно, но басовито:
— Остальные-то где?
Володя Полетаев с неохотой оторвался от тарелки, выскочил за дверь, и тут рабочие наконец-то дали волю своему негодованию:
— Всю ночь бродили…
— Жужжали, как шершни!
— Отчего же такой шум? — спросил Морошка.
— Надоело им здесь, — ответил Сергей Кисляев. — Опасная работа. Да и мошка. А вчера этот взрыв… Нашли повод — вот и подняли гвалт.
— Затевают что-то, — добавил Гриша Чернолихов.
Возвратился Володя и, пожав плечами, доложил:
— Не идут.
— Будут ждать Родыгина, — заключил Кисляев. — Хотят разыграть трагедию.
Все за столом невесело задумались и склонились над тарелками с ухой. Воспользовавшись удобным случаем, Славка Роговцев, белобрысый и по-детски пухлогубый паренек, незамедлительно приступил к Демиду Назарычу с расспросами:
— Батя, когда же ты его поймал?
— На рассвете, — ответил Демид Назарыч. — Да, начал хватать. Стало быть, заосеняет скоро.
— И долго вываживал?
— С час…
— Ох ты-ы! — Славка позабыл и об ухе. — Батя, а таймень, он какой породы?
— Лососевой.
— Он хищник, да?
— Да, таймень, она очень хищная…
— Разве таймень женского рода?
— Не знаю, а мы так зовем…
— Поймать бы…
— Пойдешь ловить, — заговорил Вася Подлужный с наигранной серьезностью, — не забудь поцеловать спиннинг в темечко.
— Спиннинг? — встрепенулся Славка, по простоте своей еще не понимая подвоха. — А зачем?
— Попрощайся.
— Думаешь, не вытащу?
— Мне думать некогда… — Вася Подлужный первый уволок с противня большой кусище тайменьего мяса и только тогда продолжал: — Если хотите знать, самые хищники, они все женского рода. Я попадался одной в зубы. Вся голова у нее в кудряшках и а-алая пасть.
За столом раздался хохот.
— Больше, чем у тайменя? — спросил Кисляев.
— Куда больше! — ответил Подлужный.
— Неужели и тебя заглотила?
— Не заглотила, а помяла в своей пасти здорово. Все кости трещали. Едва вырвался и унес ноги. В Красноярске это случилось, нынешней зимой.
— Расскажи.
— А-а, и вспоминать-то неохота! Обычная история. Был под мухой — вот и попался ей в зубы.
— Сейчас, и верно, не поймешь, где больше хищников, — сказал Гриша Чернолихов. — Тех, кто в природе, тех всюду истребляют.
— И зря! — перебил Николай Уваров, как всегда, несколько раздраженно. — И зря называют хищниками! На самом деле все они полезные звери и птицы. Уже доказано. Настанет время, еще разводить начнем. Настоящие-то хищники — давно известно — водятся только среди людей. Их много. Самых разных пород. Куда до них вот этому тайменю. Против них и тигры — щенки.
— Все равно им скоро конец, — сказал Кисляев уверенно. — Всех изничтожим.
— Мечтатель!
— Не сразу, конечно…
— Утопист!
— Как хочешь, а им скоро конец, — ответил Кисляев. — И знаешь, почему? Сегодня нам хочется быть лучше, чем мы были вчера. А завтра — я уверен — захочется быть еще лучше. А раз так — им долго не хищничать в нашем обществе.
За столом раздались голоса: