— Почему здесь? — У Гели остановился взгляд. — Я думала, он где-то там, на Глухой, а ты уехала от него сюда.
— Наоборот!
— Здесь, но кто же он?
— Да Морошка, или не знаешь? Все знают, а ты нет? Вот еще новость! Да ты, милая, как слепая живешь!
Геля задохнулась и судорожно ухватилась обеими руками за край кровати. За несколько секунд ни кровинки не осталось в ее искаженном, застывшем лице, и только глаза, ставшие вдруг глазами взрослой женщины, метались от ужаса.
— Что с тобой, девочка? Что с тобой? — Обманка вскочила с места, так натурально изображая испуг, что и сама, казалось, верила в свою искренность. — Ты так побледнела. Воды, да? Что с тобой, бедняжка? Бог мой! — всплеснула она руками, словно только что осененная догадкой. — Да уж не за тобой ли он волочился тут без меня? Вот не думала-а-а! Ну, негодяй! Не успела девочка сойти на берег — давай морочить ей мозги! Ну, негодяй…
— Уйди! — крикнула Геля, вскакивая.
— Так, может, Белявский не зря ревнует тебя к Морошке? — спросила Обманка. — Может, и ты не зря ночевала в прорабской? Может, туда и собираешься? Девочка, да ты рехнулась?
— Уйди! — еще раз с ненавистью потребовала Геля.
— Вот не знала-а-а!
— Все ты знаешь! Хотя нет, не все…
— А чего я не знаю?
— Меня!
— Ха-ха! А что ты за птичка?
— Погоди, узнаешь!
— Ну, что ж, сходи, поживи, — заключая перепалку, заговорила Обманка с иронической улыбкой. — Поживи. Убежишь подальше, чем от Белявского. В тихом-то омуте самые черти и водятся! Да и я тебе такую здесь жизнь устрою, что свету белого невзвидишь! Всем будет светить солнышко, да не тебе! Всем…
— Вон! — оборвала ее Геля, задыхаясь от гнева. — Вон, а то…
Она не знала, конечно, что может сделать с издевательски посмеивающейся над ней Обманкой, но ей хотелось убить ее на месте, и она схватила со стола стеклянную банку, в которой держала букеты.
— Уйди, подлая, а то…
Видя, что обезумевшая Геля в самом деле может ударить ее банкой, Обманка ловко выскользнула из каюты. В ту же секунду дверь дрогнула от удара — и послышался звон разбитого стекла.
«Что со мной было? — очнувшись и разглядывая осколки стекла у порога, подумала Геля. — Почему я так испугалась, когда она сказала про Арсения Иваныча? Почему я хотела убить ее?»
Увидев свой чемодан на кровати, Геля вспомнила, что она с раннего утра задумала перейти в прорабскую. Это решение было принято ею с одной целью — заставить Белявского как можно скорее покинуть Буйную. «А надо ли только ради этого переходить в прорабскую? — подумала Геля. — Он и так не выдержит. И так уедет. Зачем лишние пересуды? Да и Арсению Иванычу как бы не навредить, если поселюсь в прорабской…» Удивительное дело, сколько сейчас отыскалось доводов против решения, принятого на заре! И все доводы очень серьезны. Но почему же ни один из них не пришел на ум в то время, когда она сидела с Морошкой на березе?
Она еще не отказалась окончательно от своего решения, но уже сомневалась в его разумности. Да и руки и ноги налились такой вялостью, что невозможно было тронуться с места. Все в ней ослабло и остыло.
Она не слышала, как открылась дверь…
— Это к счастью.
За порожком каюты, указывая глазами на осколки, стоял Борис Белявский. Всем своим видом он старался показать, что серьезно верит в народную примету. Он не торопился войти, словно был твердо уверен, что его не прогонят.
— Впрочем, надо подмести, — сказал он, переступая порожек, как свой человек. — Где у тебя веничек? Ах, вот он…
Он не спал всю ночь, а рано утром его навестила Обманка. Он открыл ей дверь и вновь развалился на кровати, задымив папиросой, последней из пачки, начатой на рассвете.
— У тебя тут как в душегубке, — заметила Обманка.
— Вот и хорошо, — ответил Белявский.
— Видать, ты не только растяпа, а еще и хлюпик: вон как нюни распустил! — обругала его Обманка. — Смотреть противно. Будь мужчиной! Возьми себя в руки! Не падай духом!
— Сама сказала: сегодня будет поздно. Значит, все кончено…
— Ошиблась, только и всего. У всех бывают ошибки.