В толпе догадались:
— Надрубает сучья, подлец!
— Оборона…
— Сергей, осторожнее!
Но Кисляев ответил спокойно:
— Ничего! Ему уже некуда больше лезть.
Что происходило затем в густой вершине высоченного кедра, нельзя было разглядеть с земли. Там случилась, должно быть, настоящая схватка: встряхивались ветви, стучали шишки. И вдруг Мерцалов завыл на всю Буйную…
— Берегись! — крикнул Кисляев и бросил топор на землю.
Сергей слез, взглянул на друзей, улыбнулся им без большой охоты, дескать, не судите строго да не судимы будете: защищать красоту можно только силой, а иначе конец ей, той красоте… Сел на землю, собираясь обуться, но увидел и поднял кедровую шишку, поколупал ее ногтем, попробовал орешек:
— Еще не дозрели.
У Сергея спросили:
— А он чего ж там?
— Сейчас он не слезет, — ответил Кисляев. — Уйдем в баню, тогда…
III
Сильный запах черничного варенья весь вечер стоял вокруг прорабской. Поднявшись вслед за Морошкой на обрыв, рабочие, дивясь, даже замешкались:
— Стой, ребята, что такое?
— Да варенье же!
— Ух, си-ила!
В прихожей прорабской, на столе, покрытом новенькой клеенкой, при свете лампы блистал желтой медью начищенный самовар. Он вызвал шумный восторг у гостей. Всем им, выросшим в деревне, вспомнились родные крестьянские дома, семейные чаепития, детство… Но тут же раздался дружный хохот: в зеркальной глади самовара парни увидели собственные, посвежевшие после бани, но причудливо искаженные лица. У одного лицо было вытянуто, у другого, наоборот, раздуто, как от водянки, у третьего — с низким, обезьяньим лбом…
Перед самоваром началась толкотня.
— Вася, это ты! Умо-орушка!
— Ой, и рожа, как у хряка!
— А у тебя? Не видишь? Себя не признаешь?
Геля едва усадила раздурачившихся ребят за стол, но и тогда то один из них, то другой указывал пальцем на какую-нибудь рожицу, отраженную в самоваре, и покатывался со смеху, а его дружно поддерживало все застолье.
— А я один с ним управлюсь, — заговорил Вася Подлужный, указывая глазами на самовар. — Мы, кашинские, все водохлебы. Мой отец, бывало, как засядет после бани…
— Неужели одолеешь? — усомнился Уваров, возможно, лишь по привычке ко всему относиться с некоторой недоверчивостью.
— Запросто, — небрежно ответил Подлужный.
— Поспорим?
— Давай. А на что?
— На что хошь.
Не раздумывая, Подлужный поймал руку Уварова.
— Кто разнимет?
— А ну тебя к дьяволу! — отстранил его Кисляев. — Ты и на самом деле выдуешь весь самовар, да и варенье зачистишь, а мы?
Геля радовалась настроению гостей и, чувствуя себя настоящей хозяйкой, с удовольствием и важностью разливала чай. Когда же ее варенье было отпробовано и отмечено восторженной похвалой, Геля почувствовала себя совершенно счастливой оттого, что доставила маленькую радость друзьям, вероятно позабывшим даже и вкус домашнего чая из самовара. В последние дни Геля была замкнутой и вся исстрадалась в одиночестве. Теперь же ее душа открыто потянулась к людям. Вышло так, словно гости, появившись в прорабской в отличном настроении, усталые, но довольные своей работой, помогли ей сбросить с себя тяжкие путы. Она вдруг почувствовала себя смелой и даже отчаянной. Она смеялась вместе со всеми, звонко, от души, а иногда, встречаясь взглядом с Морошкой, смеялась только с ним одним, не боясь, что это будет кем-то замечено.
Едва успели опорожнить по первой чашке, Сергей Кисляев легонько тронул локтем прораба:
— Какие планы на завтра?
— Отдохнем, — ответил Морошка. — Сходим в Погорюй.
— Ага, вот это дело! — обрадовался Подлужный.
— Не планируй: в магазине пусто.
— Тогда бражки раздобудем.
— Отставить разговорчики! — одернул его Кисляев, как всегда, с откровенно напускной серьезностью, но и не совсем ради шутки. — Пока не доделаем прорезь — никаких гулянок. Выбрось из головы. Забудь.
— И зачем ты демобилизовался? — спросил его Уваров, не желая отказать себе в удовольствии лишний разок поддеть своего однополчанина. — Оставался бы на сверхсрочной и командовал бы целым отделением.
— Хотел остаться, да раздумал.
— Напрасно. Загубил талант.
— Вас пожалел. Пропадете без меня.
— Да, теперь я вижу, ошиблись мы, — заключил Уваров. — Зря тебя в секретари избрали.
— А я говорил! — получив поддержку, подхватил Подлужный. — Как выбрали его секретарем, так и заглохла вся комсомольская работа. Ни одного собрания за месяц. Соберемся на десять минут, не успеем разговориться — и уже команда: разойдись! Гнать его…