Арпад не ответил, видимо, и ему сейчас приходилось непросто, но всего через пару мгновений он медленно, будто нехотя, кивнул.
— Обращайся птицей, — коротко велел Бела. Дарко послушался и тут же сделался небольшим чёрным вороном, даже так, воронёнком и с лёгкостью уместила в раскрытой ладони деда.
— Быстро учишься, — одобрительно кивнул Арпад. Миг, и исчезла крепость, исчезло печальное лицо матушки — последнее, что Дарко увидел, всё же обернувшись, исчезло его прошлое, ведь он покидал Хорватию, чтобы найти себя в ином, новом месте. Но всё же это принесло облегчение: воспоминания об отце поблекли, и душа теперь не страдала так сильно: чувство вины плавно сходило на нет.
Меж тем дед опустил его на пол, Дарко вновь обернулся человеком и с любопытством огляделся. Они оказались в совсем ином доме, богатом и красивом, устроенном немного иначе, чем Книнская крепость, и это по-своему манило, заставляло остаться хотя бы для того, чтобы всё-всё разузнать.
— Добро пожаловать в Дёмеш, — с улыбкой возвестил Бела. — Здесь ты теперь станешь жить. Выбирай любые комнаты наверху, кроме тех, что заперты — они мои.
Дарко не отвечал, рассматривая стены. Их украшали шпалеры и ковры, чьи узоры складывались в истории, повествовавшие о великих битвах прошлого. Казалось, можно было прочесть о том, что случилось давным-давно, услышать лязг мечей и конское ржание. Дарко даже улыбнулся, на мгновение почувствовав себя ребёнком, что услышал сказку и теперь тоже грезит победами и могуществом.
— Нравится? То, что ты разглядываешь, изображает Дикую Охоту, — Бела по-доброму усмехнулся, глядя на восхищённого внука. — Я заказал всё это, чтобы не было совсем уж пусто. Нынче я почти один, разве что слуги есть, — он слабо усмехнулся. — Я тут толком и не жил.
— А что же ты делал? — удивлённо спросил Дарко. — Ты ведь бессмертен уже… двадцать семь лет. Это немало.
— Верно, — Арпад кивнул. — Ну да дело-то в чём… Мир вампиров и стригоев велик, Дарко, наверное, больше людского, ведь многие стали бессмертные задолго до твоего да и моего рождения.
— А кто тебя обратил? — перебил его тот. — Ты не говорил о нём.
— Гай Тарквиний, римский сенатор, — отозвался Бела. — Он давно живёт на свете, наверное, лет семьсот, я толком не спрашивал. Мы познакомились на коронации, разговорились, а потом Тарквиний предложил мне свои, скажем так, услуги, — он вздохнул, прикрыл глаза. — Я отказался, но оставил его при себе, а потом, при смерти… Я люблю жизнь, Дарко, и я хотел жить. Тарквиний помог. Он обучил меня всему, и мы расстались где-то в Италии, в Венеции. Я вернулся сюда.
— И? — Дарко слушал его едва ли не с открытым ртом.
— В Венгрии было скучно, править я не мог и решил вот заняться твоим краем. Ваши стригои очень… своенравные. Они помнят те годы, когда их племена, народы враждовали друг с другом и до сих пор тоже вот враждуют между собой, — Арпад немного помолчал, словно вспоминал что-то. — Есть сильные кланы, есть послабее и они вечно воюют за земли и людей. Хорваты, словенцы, сербы, хорутане… Их без счёта. Я взялся если не помирить их, то хотя бы дать им закон, рассудить, — он позволил себе самодовольную улыбку. — Стригои бьются друг с другом и теперь, но меньше, а я заслужил их уважение тем, что постарался им помочь.
— Так ты теперь их повелитель? — с уважением спросил Дарко. Его поразила история деда и заставила гордиться им ещё больше: не каждому под силу хоть частично разрешить такой непростой вопрос. Помнится, этим же занимался и отец Дарко, и тот мечтал стать на него похожим… Теперь у него нашёлся ещё один пример.
— Не повелитель, нет, скорее тот, кто видит и знает всё, тот, к кому можно прийти за советом или из-за тяжбы, — отвечал Бела с достоинством. Он не хвалился, не хвастался, он знал цену себе и власти, которую когда-то получил, а потому был по-своему скромен. — Я же говорю, я судья. Я не принадлежу ни к одному из кланов, а потому не заинтересован в чём-то, кроме справедливого исхода любого дела.
— Я понял, — согласно кивнул Дарко, попутно размышляя и сопоставляя узнанное сейчас и ранее между собой. — Скажи, а как же тогда Борис хотел править как нашими землями, так и землями вокруг, если сам он хорват? Разве бы стригои его приняли?
— Нет, — покачал головой Бела. — Он знал обо мне, знал, что если всё сложится так, как сложится, то я рано или поздно вмешаюсь сам. Правда, к столь скорому появлению он был не готов, но… как видишь, где мы и где Борис, — скривил губы. — Думаю, этот наш сородич надеялся тебя поймать и выставить моим внуком, то есть, внуком их судьи. Они из уважения стали бы тебе подчиняться, думая, что это делается с моего дозволения, да и ты сам королевских кровей, а Борис бы этим воспользовался… Гладко выходило, верно?
— Лучше и не придумаешь, — Дарко нахмурился. Ему было неприятно ощущать себя всего лишь пешкой в глазах если не всех, то многих. Дарко воспитывали с осознанием того, что он принц, что власть положена ему по рождению, что он многое может, а теперь ничего из этого не стало.
— И что будет теперь? — спросил он. — Что хочешь ты?
— Хочу, чтобы ты стал достойным правителем своей страны, только и всего, — пожал плечами Бела. — И… Чтобы ты отомстил Борису, если пожелаешь, конечно.
— Пожелаю! — с жаром ответил Дарко.
— Месть не всегда даёт облегчение, — коротко отозвался Арпад. — Впрочем, об этом позже, ещё успеется… — он хлопнул в ладоши, и тут же откуда-то возник ссутуленный староватый мужчина с кривым шрамом через всё лицо. — Дьёрдь, — обратился Бела к нему, — проводи урама Дарко наверх и вели подготовить те комнаты, которые он выберет, — снова повернулся к внуку. — Отдыхай покуда, завтра поговорим, — тепло улыбнулся. — Доброй ночи.
— Доброй, дед, — кивнул Дарко. — И спасибо.
— Да не за что, — Арпад почему-то помрачнел, отвернулся. — Иди, иди, ты устал.
Когда Дарко со слугой скрылись наверху, Бела схватился за голову, закрыл лицо руками и какое-то время стоял недвижимо, казалось, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, во всяком случае, так это смотрелось со стороны. Арпад переживал огромную боль, что копилась в нём с самого расставания с дочерью: он ведь знал, что покидает её навсегда.
— Жаль, Илона, что ты выбрала мертвеца, — прошептал он в повисшей тишине. — Очень жаль.