Смертин хотел спросить у командира, что с бугаем будет дальше, но вовремя сдержался.
— Саян, а камень кто-нибудь взорвать пытался? — сменил Алексей тему.
— Ты бы заткнулся, ведь накличешь беду на нас.
— Ясно, значит, не пытались.
— Пытались. Три раза.
— Ну и?
— А разве можно убить Бога? — сказал Саян таким тоном, будто это была прописная истина. — «Долговцы» устраивали целые походы. Жали нас чуть ли не к самому саркофагу, но мы выстояли. Они все-таки прорывались на территорию ЧАЭС… Там потом столько трупов было. И ворон. Вот представляешь, не боятся туда залетать. Жирные там, раза в два больше обычных.
— Значит, его невозможно уничтожить?
— Что он тебе такого сделал? — разозлился Саян.
Смертин услышал в его голосе нехарактерные для командира истеричные нотки.
— Что он тебе сделал? — повторил Саян.
— Да ничего, ничего. Просто если это все не проделки военных, если это не какая-то катастрофа, то уничтожить его может только… Ты же понимаешь, что он тоже кому-то служит, какой-то высшей силе.
— С чего ты взял?
— В Зоне все мерзкое, уродливое…
— Тихо ты! — шикнул Саян. — Не смей так говорить, иначе до утра не дотянешь.
— Но ведь…
— Молчи!
— Он не умеет создавать…
— Молчи!
— Кто-то…
— Заткнись! — гаркнул командир, разбудив почти всех.
В темноте мелькнула лысая голова:
— Вы чего?
Саян молча ушел к краю трубы, уселся, свесив вниз ноги, и положил винтовку на колени. Он достал пистолет и звонко щелкнул затвором, уронив пулю на пол. Быстро нащупал ее ладонью и сунул в карман.
«Нет уж, Саян, — подумал Алексей. — Ты меня не проведешь глупой верой в своего глупого идола».
Он понял, что, если кто-то создает ужасное, значит, должен быть и кто-то, создающий прекрасное. Обычная логика. Ничего сверхъестественного.
Из-за тяжести в носу у Смертина начала болеть голова. Он зажал подушечками больших пальцев виски, но это не помогало. Боль распространялась толчками от макушки к вискам, а дальше к шее. Стрингер терпел, сколько мог, но потом все-таки полез в темноту и растолкал Бочку.
— Обезболивающее дай.
— Чего?
— Голова болит. Дай чего-нибудь.
У снайпера было все: и аптечка, и даже новые портянки в рюкзаке. Запасливый он был. Постоянно удивлял своими вещичками. И главное — все аккуратно хранил и мог найти в любое время. Даже в кромешной темноте.
— На, — протянул толстяк шприц.
Стрингер снял колпачок, ткнул в ляжку, ойкнув, и надавил на поршень. У сталкеров все было быстрого приготовления — и жратва, и шприцы. Алексей откинул в сторону бесполезный теперь пластик.
— Угомонись ты уже, — забурчал Бочка.
«Воздуху не хватает», — понял Алексей.
Голову так ломило, потому что воздух в трубе был затхлый и какой-то тяжелый. Алексей решился и полез к выходу, к Саяну. Что-то пискнуло в темноте, а потом пронеслось, царапая когтями железо, едва коснувшись ноги.
«Крыса! Господи, да как же мы ее раньше не заметили!»
Смертин нащупал в полу углубление. Проржавевшее железо раскрошилось, и пальцы уткнулись во влажную землю. Стрингер тут же отдернул руку. Не хватало еще, чтобы кто-то куснул из норы.
— Не лезь, — предупредил Саян.
— Мне надо.
— Нечего тебе там делать.
Командир держал в руках сигарету, но прикуривать не решался. Кто-нибудь мог пальнуть из темноты по огоньку. Курить лучше было в глубине.
— Иди, я тут пока посижу, — предложил стрингер.
Алексей сообразил, что что-то держит в руке. Он провел пальцами по предмету. Дробовик. Все-таки Зона изменила его, немного, но изменила. Теперь Алексей даже в туалет без оружия идти не решался. Ведь за это время могло случиться все что угодно. А дробовик-то, вот он — под рукой. И патрон всегда в стволе. Не то что в первый день.
Смертин с тоской вспомнил первый день в Зоне.
В поселке, где он снимал квартиру, ее часто называли не просто Зоной, а Зоной отчуждения. Смачное словцо. От него веяло одиночеством, пустотой, заброшенностью, тленом. Этакий приговор, дескать, остальным оно не надо. Не зря Верховная рада отказалась от этой территории. Наверное, неспокойно гражданам страны осознавать, что они живут рядом с такой раковой опухолью. Слушок пошел о Зоне нехороший, и Киев утонул в акциях протеста. Говорили, что отсюда в соседние села заносило чуму и другие болезни. Украинцы требовали полностью изолировать их от любой угрозы. Неизвестно чего хотели — не колпаком же ее, в самом деле, накрывать.