Дело было так. Поздней осенью, когда город погружается в плотную низкую облачность... Да-да, я не оговорился. Ставрополь находится на возвышенности, при подъезде со стороны Кавминвод иногда даже невооружённым глазом можно увидеть, как облака словно шапкой накрывают наш город. И даже сильным ветрам этот туманный плен не подвластен.
Подобным утром жена собирала в школу дочь-третьеклассницу. Направляясь на балкон для гимнастики, я попутно попросил их закрыть за мной дверь. За спиной послушно щёлкнула задвижка. Спустя минут 20, желая вернуться в тёплую квартиру, я постучался, однако за дверью сохранялось молчание. Пришлось долбануть уже совсем не по-детски – ногой. Но дверь в ответ на мою нетерпячку оставалась равнодушно-бездейственной. И тут меня осенила безрадостная догадка: «Да обо мне просто забыли!». Интересное получается кино, я вроде бы и дома, но как бы и и нет. Стекло не разбить – жалко, а до земли, с девятого этажа – будет высоковато. Да вдобавок ко всему – холодно же, ё-моё! Не сдержавшись, так сказать, выдал для начала вереницу неприличных слов. Морально слегка полегчало, но теплее – ничуть. Подчиняясь инстинкту самосохранения, попытался укутаться в то малое, что было на мне. Короче, просто натянул трусы максимально выше, но поскольку снизу появилось ощущение дискомфорта, я стянул их пониже, но теперь обнажился вверх. Убедившись в тщетности своих действий, потому как количество ткани сохранялось неизменным, а теплее не становилось, я бросил эту пустую затею. Ноябрьский влажный ветер делал своё дело, а я, сопротивляясь ознобу, своё. Выйдя на третий круг физзарядки, слегка успокоился. «Все люди, перед тем как окончательно замёрзнуть и стать небожителями, тоже сначала затихают, а затем остывают», – подумалось мне. Желая переключить ум на более позитивное, решил: «Если выживу, завтра же установлю наружный крючок». Время шло, но заточение не прерывалось. Лишь часа через два ручка щёлкнула, дверь плавно открылась и удивлённый голос жены прозвучал, как всегда, риторически: «А ты что, ещё зарядку делаешь?». Тут-то меня и прорвало. Как оказалось, я совершенно не был готов к такому развитию событий. Спустя минут 20, согревшись в тёплой ванной и укутавшись в свой любимый синий махровый халат, сидел за кухонным столом и обжигающим чаем с бальзамом (из лекарственных трав Ставрополья) согревал себя изнутри. Мы с женой пили чай и смеялись...
...Руки растягивали плечевой эспандер, а ушки, остававшиеся на макушке, вновь уловили подозрительный шелест. Прервав гимнастику, я потихоньку подобрался к кухонной двери. Вдруг, совершенно для меня неожиданно, раздался пронзительный писк и хлопанье крыльев. Жёстко полоснув по моему животу перьями, неизвестная птица метнулась вдоль балкона. Глухо ударившись о преграду, она снова затихла. Осторожно ступая по пушистому снегу, я, крадучись, двинулся следом. Но едва приблизился, как птица с тем же пронзительным писком, слабо ударяя крыльями и уже не взлетая, рванулась обратно к двери. Уяснив себе, что самостоятельно гостью мне не отловить, а главным образом, не желая навредить ей, угодившей в ловушку, я вернулся в комнату. Разбудив жену и доченьку, взволнованно и быстро рассказал о случившемся. Прильнув к оконному стеклу, девчата печальными голосами констатировали, что птица очень похожа на стрижа и уже погибла. Распластавшееся чёрное тельце на свежем снегу с раскинутыми в стороны тонкими крыльями – всё говорило о том, что она есть и, к нашему сожалению, её уже нет. Подчиняясь свистку закипевшего чайника, мы грустно поплелись на кухню. Стараясь отвлечься, пытались завести разговор на постороннюю тему, но беседа не клеилась. Все были подавлены произошедшим.
«Папа, а мы на каком самолёте летим в Европу?», – тихо спросила дочь. «Не знаю, Зайка...». Анастасия, сама того не подозревая, озвучила висевший в воздухе вопрос. И даже не вопрос, а, скорее, гнетущее волнение. Через неделю мы планировали вылететь из Краснодара за рубеж. Все понимали, что мёртвая птица на заснеженном балконе – это плохой знак.
Кто-то, возможно, скажет: «Глупенькие, подумаешь, невидаль. Жива она или нет, выбросите её с балкона, и все дела». Наверное, этот кто-то прав. По крайней мере, холодному сердцу легче живётся. У каждого из нас есть возможность свободного выбора.
Мы же придерживаемся других принципов. Имеем полное право не любить зоопарки, цирки и всё, что связано с угнетением, притеснением животных и издевательством над ними, а тем более, ради наживы. Мечтаем в зоопарках оставить лишь одну клетку и за решёткой, на месте дальней стены, разместить большое зеркало. Над клеткой написать здоровенными яркими буквами: «Самый страшный зверь!!!». Подошедший человек-посетитель увидит своё отражение и, возможно, о чём-то задумается...
...Закончив завтракать, девчата разошлись заниматься бесконечным косметическим музюканьем. Оставшись в одиночестве, сидя, упершись локтями в кухонный стол, я про себя решил: дождусь их ухода, тогда и уберу погибшую птицу. Так и поступил. Взяв целлофановый мешочек, вышел на балкон. Просунув правую кисть в пакет, словно в перчатку, быстро нащупал безжизненное тельце. Аккуратно его захватил и переместил целлофан с руки на стрижа. Но не успел сделать и пару шагов, как ладонь ощутила еле уловимое тепло. «Неужели живой?!». Вернувшись в квартиру и не зная, что делать, бережно опустил птицу возле радиатора. Тут же вспомнил, что в кладовке хранится птичья клетка. Почти бегом ринулся за ней. Быстро принёс и переложил стрижа в клетку. Желая обрадовать Настю, взял телефон и послал сообщение. Минуту спустя лежавший на журнальном столе айфон коротко звякнул, и вполне приятный, но всё же электронный женский голос озвучил ответное уведомление: «Ой! Как хорошо!!!». «Умница, доченька! – сразу отметил я. – Разве может сравниться славянское «ой!» с заморским «вау!»? Наше восклицание – словно капля росы на заре». Сам же уселся прямо на пол возле клетки и, превратившись всем телом в слух, застыл в ожидании. Ощущение догорающей теплоты умирающего тела в правой ладони, волнение и суета словно взорвали забытое прошлое, когда каждая нервная клеточка звенит от единственного желания – только бы выжил...
...Тёплая тихая афганская ночь. Просачиваясь сквозь грубую ткань и оставляя след на чужой высохшей земле, капала русская кровь. Крепко ухватившись за края колючего одеяла, наскоро приспособленного под носилки, четверо солдат несли в медсанбат умирающего. Область юного сердца Остапенко – нагрудный карман гимнастёрки и тело – навылет прошили автоматные пули. Выпустив в свою грудь короткую очередь, самострел всё ж успел прокричать: «Мамочка, помоги!». Висевшая над горами Памира яркая луна холодно-голубоватым, словно медицинским, свечением озаряла дорогу торопливо идущим. Стараясь не смотреть на раскачивающееся в такт ходьбы бледное лицо, сослуживцы думали об одном и том же: «Не успеем, нет, не успеем...». Они, конечно, не могли увидеть, как над землёй мусульманской уже медленно поднималась душа солдата... Но вновь взошедшее афганское солнце не растопит вовек в их сердцах этот ком ледяной...
...Я, по-прежнему не меняя положения тела, сидел возле клетки, скрестив ноги на турецкий манер, упершись локтями в колени. Внимательный слух тщетно пытался вычислить малейший шорох движений. В подъезде натужно гудел лифт. Нудными и какими-то размеренно-огненными вспышками тикали настенные часы. А в голове, под стать кошмарному сновидению, отчего-то продолжали всплывать цветные картинки из давнего прошлого.
...Прямой наводкой палило афганское солнце по укрытым маскировочной сетью оружейным складам, по камуфлированным бронемашинам, деревянным модулям, по людям и прорезиненным палаткам. Азиатская печь беспощадно плавила всё, что угодило к ней в топку. На первый взгляд, в советском гарнизоне жизнь замерла. Но так мог подумать лишь новичок. Плывущий в волнах жара мотострелковый полк жил согласно уставу военного времени. Из настежь распахнутой двери одноэтажного штаба нервной поступью вышел дежурный офицер. Сделав несколько шагов, приостановился, к чему-то присматриваясь. В прищуренных от яркого света глазах сверкнул злой огонёк. Точно кровожадный охотник, выследивший долгожданную жертву, расстегнул висевшую на правом боку кобуру, медленно вынул пистолет и, не отрывая внимательного взгляда от предмета охоты, снял предохранитель. Приподнял согнутую в локте руку, прицелился и плавно нажал смертоносный крючок. Коротко щёлкнул сухой выстрел. Медная гильза, блеснув жёлтой молнией и взбудоражив пыль, шлёпнулась справа. Тут же раздался и сразу затих собачий пронзительный визг. На внезапно возникший шум из коричнево-припылённой палатки вышли двое солдат.