Теперь Виктор узнал ее. Та самая девушка со снимков, что показывал в машине Лехтонен. Остренькое лицо, живые, выразительные карие глаза.
"Не может быть! Откуда она здесь?"
- Да. А вы Елена Васильевна.
- Точно... - Лена слегка смутилась. - Вам... Вам Нинель Сергеевна рассказывала?
- Она очень точно вас описала. Но я не думал, что мы вот так столкнемся на дорожке.
- Вы здесь живете?
- Да, в "трилистнике". Срочно перевели в Москву, дали служебную.
- Понятно. Тогда не буду спрашивать, куда перевели.
- Почему?
- Все, кто живут в "трилистнике", не говорят, где работают.
- Тоже живете в этом микрорайоне?
- Нет. Мы с подругой ехали с демонстрации отметить у нее. А ей позвонили и вызвали на работу, что-то там случилось. Так что я на остановку.
- А где вы живете?
- В Колодезном, в коммуналке, с мамой. Всегда там жили. Как-то не было смысла снимать что-то другое.
- Так это на другом конце... А интересно, здесь в кафе мы можем посидеть и отметить? Я тут только утром вселился, соседей не знаю, знакомые кто на дежурстве, кто на демонстрации.
- А зачем кафе? - лицо Лены удивленно вытянулось. - У вас же квартира. В гости в "трилистники" пускают. Правда, я там никогда не была.
"Потрясающая незамутненность приличной девушки. Ну ладно. Никаких интимов. Посидим, чай попьем."
- Тогда я приглашаю вас в гости, - улыбнулся Виктор. - Вы не знаете, где тут можно торт достать?
- А вот туда чуть пройти. У остановки двухэтажный гастроном, на втором этаже фабрика - кухня. И она печет изумительные торты.
- Тогда ведите, показывайте. А то я вообще из провинции.
- Стесняетесь?
- Почему?
- Провинциальные все стесняются. А у вас такой вид, будто всю жизнь жили в столице.
"А она ничего", подумал Виктор, шагая со своей новой спутницей по асфальтовой дорожке с раскатанными до блеска замерзшими лужами. "Одевается не по последней моде, но стильно, подстрижена, спортивна, с ней легко в общении. Будем дружить, ходить на выставки, пить чай. И компетентные товарищи будут спокойны."
В "Руанте" (так назывался гастроном) Виктор не заметил давки и очередей. Была праздничная суета, отовсюду слышались магические слова "взвесьте", "выпишите", "пробейте". Из динамиков доносилась ритмичная и нагловатая мелодия "мэдисона", последней попытки джазовой музыки удержать позиции на танцполах под неудержимым напором рока. Когда Виктор добрался до ущелья между стеклянными прилавками кондитерского отдела, где памятником эпохи стояли посредине зеленые весы со стрелкой и надписью "1 деление=5 граммам", Лены рядом не оказалось.
- Гражданин, какакой берете? - выпалила замотанная продавщица в белом халате.
- Ну... скажите "Киевский" с какими орехами, с арахисом?
- С каким арахисом? Арахис - это арахис, а там орехи.
- Тогда "Киевский".
- Что еще берете?
- Ничего... нет, еще десять заварных. Свежие?
- Сегодняшние. Все сегодняшнее.
С Леной он столкнулся, уже отходя от кассы. В ее руках были бумажные пакеты.
- Ну зачем... у нас... у меня там все есть.
- Это мандарины, тепличные огурцы и помидоры и сметана, - неторопливо произнесла Лена. - Я сделаю салат. Неудобно идти в гости с пустыми руками.
- Надо какой-нибудь пакет взять...
- У меня есть две сетки, капроновые, просто руки заняты. Подходите к столику, я все уложу.
В конце концов договорились, что Виктор несет сумки, а Лена - торт.
- Какой сегодня хороший день... - произнесла Лена, глядя на припорошенные сосны, которых пощадила строительная техника. - А вы помните войну?
- Стыдно сказать, но я не был на фронте.
- Значит, не можете сказать, где вы были.
- Вам рассказала Нинель Сергеевна?
- Нет. Но на всех печать войны. Видно, кто воевал, кто сидел, кто отсиживался. Кто писал заявления в военкомат и эти заявления рвали. Видно, кто немцам прислуживал. Некоторые прячут это очень глубоко, но все равно вылезает. Видно у кого были какие пайки.