– Твоя жена всегда такая молчаливая или считает, что сегодняшнее сборище не подходит к ее обычным стандартам? – спросил Арни.
– Моя жена сегодня чувствует себя неважно, – ответил Жюль.
– Она знает, что твой отец был бухгалтером у Аль Капоне и все свое время посвящал тому, чтобы найти способы увильнуть от налогов? – спросил Арни.
– Нет, не знает, – ответил Жюль невозмутимо. – Это было пятьдесят пять лет назад, и теперь это не имеет никакого значения для нас.
– Только не дави на меня своим дерьмовым превосходством, Жюли, – сказал Арни.
– Жюль, и только Жюль, – сказал Жюль.
– О, извини, Жюль, – сказал Арни с притворной церемонностью.
– Послушай, Цвиллман, в чем дело? Я не нуждаюсь в поддразниваниях дешевого поджигателя и карточного шулера, – сказал Жюль, не пытаясь скрыть насмешку в голосе.
Арни Цвиллман уставился на Жюля. Затем очень спокойно сказал:
– А знает ли твоя жена, эта светская дамочка, о девушке со сломанной рукой, упавшей с балкона гостинцы «Рузвельт» в Чикаго в тысяча девятьсот пятьдесят третьем?
Жюль весь вспыхнул. Арни Цвиллман улыбнулся.
– А может быть, об этом знает твой друг президент, который собирается послать тебя главой делегации на экономическую конференцию в Брюссель?
Жюль почувствовал, как сдавило грудь. Сердце билось тяжело, и он приложил к нему руку.
– Это был несчастный случай, – сказал он почти шепотом.
– Сядь, – сказал Арни таким тоном, словно говорил с мелким служащим.
Жюль, тяжело дыша, опустил свое грузное тело на стул и посмотрел на Арни Цвиллмана.
– Сюда, – сказал Арни, похлопывая по дивану рядом с собой. – У меня полип на голосовых связках, и я не люблю повышать голос.
Жюль с трудом поднялся со стула, подошел к дивану и сел рядом с Арни Цвиллманом.
– Жирка многовато у тебя, приятель, – сказал Арни. – Сколько тебе лет, Жюль?
– Давай поговорим о том, зачем ты хотел видеть меня, Цвиллман, – сказал Жюль.
– Так сколько? Пятьдесят семь? Пятьдесят восемь? Или около того? Надо беречь себя. Посмотри на меня. Я тех же лет, что и ты. А посмотри на мой живот. Плоский, как гладильная доска. И знаешь, почему? Я ем овощи. Ем фрукты. Каждый день прохожу по пять миль. Каждый день принимаю массаж. Ежедневно парюсь в сауне. Помогает сбросить эти дерьмовые лишние фунты. Тебе лучше спустить жирок. Он вреден для сердца. Что думает об этом твоя дамочка? Или это ее не волнует?
– Если миссис Мендельсон и недовольна, то молчит об этом.
– Я говорю не о миссис Мендельсон, Жюль. Жюль помолчал, затем спросил:
– Ради чего мы здесь сидим?
– Я друг твоего сына Киппи, – сказал Арни.
– Пасынка, а не сына, – сказал Жюль.
– Ты прав, пасынка. Он постоянно говорит мне то же самое о тебе: отчим, а не отец. Очень испорченный малый, этот твой пасынок, но обаятельный. Прямо скажу: очень обаятельный. Честолюбивый не в меру, но с таким богатеньким отчимом, как ты, его ждет, вероятно, большое наследство.
– Нет, не ждет, – сказал Жюль, выразительно покачав головой.
– Ну, возможно, не прямо от тебя, но уж, наверняка, от его мамочки при условии, если ты окочуришься первым, что вполне вероятно, – сказал Арни.
Для Жюля Мендельсона мысль о смерти была отвратительна. При его удачливости в делах он все еще строил планы, как преумножить свое состояние и власть. А венец достижений в его жизни уже близок – назначение главой американской экономической делегации на европейские государственные переговоры в Брюсселе.
– Со стороны Киппи было любезно устроить нашу встречу – сказал Арни. – По телефону тебя не так просто поймать.
– Не понимаю, каким образом мой пасынок знаком с тобой, – сказал Жюль.
– О, я уверен ты знаешь, что Киппи время от времени попадает в маленькие неприятности, и, когда не может обратиться за помощью к своему известному отчиму или к своей светской мамочке, он приходит ко мне, – сказал Арни. – На днях его дела могут кончиться совсем плохо. Ты знаешь об этом, не так ли?
Жюль спокойно выслушал Арни. Не в первый раз ему приходилось выслушивать подобные пророчества о пасынке. Директора нескольких очень дорогих школ в один голос предсказывали почти то же самое Киппи Петуорту после исключения из очередной школы.
– Я думаю, предварительные разговоры окончены, Цвиллман. При чем тут мой пасынок? Ради чего я сижу и веду разговоры с тобой в доме этого кокаиниста Стиглица, которого раньше никогда не встречал? – спросил Жюль.
– Пасынок, черт возьми, тут ни при чем. Я здесь не для того, чтобы обсуждать Киппи, а для того, чтобы поговорить об отмывании денег, имея в виду, что тебе приходится, или скоро придется, иметь дело с международной банковской системой в Брюсселе. Как насчет того, чтобы войти в мое дело по отмыванию денег, Жюль?
– Красивая девушка, не так ли? – сказала Паулина об актрисе, сидя в темноте демонстрационной комнаты. Свое замечание она адресовала Филиппу Квиннеллу, но его услышал Каспер Стиглиц, вернувшийся в комнату после очередного посещения ванной комнаты явно на взводе.
– Большая любительница баб, – сказал Каспер. Он сел в кресло позади Паулины и рядом с пультом, с помощью которого переговаривался с киномехаником.
– О, нет, не могу поверить, – сказала Паулина, покачав головой.
– Правда, правда, – сказал Каспер. – Она совратила половину недотеп в Калифорнии.
Паулина, пораженная, несколько минут сидела молча, перестав смотреть на экран. Ее беспокоило отсутствие Жюля, и ей пришло в голову, что он уехал домой, оставив ее здесь одну, так как по натуре не был человеком, получающим удовольствие от фильмов или спектаклей. Она посмотрела на Филиппа. В ответ он улыбнулся, понимая, что она чувствует себя неловко из-за неудачного замечания Каспера Стиглица. Наконец, набравшись смелости, она встала и, подобно Жюлю, оказалась в луче проектора, загородив своей тенью экран.
– Вам надо в туалет, Паулина? – спросил Каспер.
– Где мой муж? – в ответ спросила она.
– Беседует с Арни Цвиллманом где-то в доме, – сказал Каспер.
– Как я могу туда пройти?
Из темноты появился дворецкий Уиллард.
– Я провожу вас, миссис Мендельсон, – сказал он.
– Вам не нравится фильм, Паулина? – спросил Каспер. Он нажал кнопку переговорного устройства и громко спросил киномеханика:
– Берни, какие еще картины ты захватил с собой?
– Мне, кстати, нравится этот фильм, Каспер, – сказала Гортензия Мэдлен.
Паулина ничего не ответила. Сидевший рядом Филипп Квиннелл тоже поднялся.
– С вами все в порядке, Паулина? – спросил он ее.
– Да, Филипп, садитесь. Со мной все в порядке. Я должна найти Жюля, только и всего, – прошептала Паулина.
Дворецкий протянул ей в темноте руку, и она взяла ее. Он провел ее к раздвижной стеклянной двери и открыл ее.
– Осторожно, здесь ступенька, – сказал он тихо. Выйдя из демонстрационной комнаты, Паулина вдохнула свежий вечерний воздух.
– Извините, миссис Мендельсон, за то, что вам сказал мистер Стиглиц, – сказал дворецкий.
– В жизни не слышала таких выражений, – сказала Паулина и остановилась.
– Он бывает немного несдержан в выражениях, когда употребляет, – сказал Уиллард.
Паулина взглянула на дворецкого, не уверенная в том, что он имел в виду именно то, о чем она подумала, но решила не задавать никаких вопросов. Она выросла в доме, где было много слуг, и хорошо понимала, что такое «границы общения», как называл это ее отец.
– Посмотрите на эти розы, – сказала она, – их надо подрезать и больше поливать. Сад в безобразном состоянии.
– Он запустил все с тех пор, как ушла жена, – сказал Уиллард.
– Я бы сказала, что он и себя запустил, – ответила Паулина.
– Обойдем здесь, вдоль бассейна, – сказал он. – Осторожно, несколько фонарей вышли из строя. На прошлой неделе один из гостей мистера Стиглица споткнулся и упал.
– Боже, надеюсь, я не упаду, – сказала Паулина, держась за руку Уилларда.
– Я знаю ваш дом, миссис Мендельсон, – сказал он.