Проверка кредита показала, что он вписался очень точно, не осталось даже на кока-колу. Ладно, ничего страшного, билет в кармане, индус оплачен вперед.
До чего же было приятно убедиться, что Мидоудейл благополучно стоит на месте. Дом, родной дом, единственный дом, какой он знал.
Он посидел еще немного, еще немного посмотрел голо. Действие все время переходило из одной спальни в другую — неужели зрителям это не надоедает? По другому каналу доктор Пандора Экклес излагала сводку новостей. Все обитатели Мидоудейла любили Пандору. Возможно, за то, что она — двоюродная сестра Гленды Гарфилд, главной их любимицы. Седрик тоже любил Гленду.
Он оставил новости где-то посередине потопов — после Неврополиса, в начале Таиланда. Потопы шли после голодных бунтов в Нипполисе, перед репортажем о мексиканской чуме. По соседнему каналу показывали старое шоу братьев Энгельс
. Ну, это гораздо интереснее.
Потом Седрик долго разглядывал сверкающие небоскребы и улицу, совсем узенькую, если смотреть с такой высоты, и очень, даже в такое позднее время, оживленную. Раньше он видел большой город только по телевизору и подсознательно ждал, что все это будет — ну скажем, более реальным. Но улицы, заполненные толпами индусов, выглядели совершенно одинаково, смотри на них прямо или по телевизору — ну разве что на настоящих валялось больше мусора.
Он поставил будильник на восемь и лег. И тут выяснилось, что кровать не только короткая, но и жесткая, бугристая, и запах у нее был какой-то необычный, даже неприятный.
Заснуть оказалось трудно — тоже нечто новое для Седрика.
Он вспоминал Мадж.
При прощании Мадж не плакала, ни слезинки не проронила. А когда Седрик позвонил, она улыбалась как ни в чем не бывало. А ведь когда уезжали другие, Мадж всегда плакала. Ну конечно же, он сейчас старше, чем все уезжавшие до него ребята. А еще он несколько раз пробовал сбежать, и Мадж вроде бы не очень сердилась на эти попытки. Странно все-таки, что она не плакала и что потом улыбалась. Она никогда и ничем не показывала, что, ну скажем, любит его меньше, чем остальных, и потому Седрик очень удивлялся, что она не плакала, и удивлялся, что это его волнует, и удивлялся своему удивлению…
Он уснул.
Когда вспыхнул свет, он с трудом проморгался и взглянул на часы. Три часа пятнадцать минут. Потом он перевернулся на спину и попробовал сфокусировать глаза на линзе бластера, приставленной прямо к кончику его носа.
Бластер, наверняка бластер, хотя очень уж здоровый, с руку толщиной. Наклейки не видно, но похоже на “Хардвэйв” производства “Мицубиси”. Одна вспышка из такого ствола испарит и его, и кровать, и еще уйму людей на нижних этажах.
Седрик снова моргнул. Он очень хотел протереть глаза, но не решался двигать руками. Зрение понемногу пришло в норму, и тогда он увидел, что в тесный номер набилась целая толпа индусов — штук, наверное, пять. Его собственный индус скромно стоял в уголке и не делал ничего, ровно ничего. Вот так и положись на эти два с половиной метра кристали и углеволокна.
Самосохранился называется. Вылез, значит, со своей фермы, едва успел солому из волос повытаскивать, пыль с ушей стряхнуть — и сразу мордой в лужу.
За другой, более приятный и безопасный конец бластера держалась некая высокая, широкая, как буфет, личность, с головы до ног запакованная в громоздкий боевой скафандр, по виду — вроде как сделанный из черной лакированной кожи. А вдруг это как раз и есть немецкий костюмчик? Тогда неизвестную личность не прошибить никаким оружием — ну разве что термоядерной горелкой — и руки-ноги этой личности имеют мощнейшие механические усилители. А может, это простой бронекостюм — настоящий немецкий, он же ой-ой-ой сколько стоит, да и если купишь — сразу не наденешь, штука сложная, нужно три года учиться в специальной школе, или даже не три, а пять. И потом все время тренироваться. “Лицо” шлема — блестящая, абсолютно непрозрачная поверхность, не более выразительная, чем дверца холодильника.
— Ну вот я тебя и нашел! — торжествующе провозгласила личность. Голос личности оказался мужским.
— М-м-ме-ня?
— Питер Ольсен Харпер!
— Вы ошиблись, сэр. Я — Седрик Диксон Хаббард!
— Ты что, за фраера меня держишь? — презрительно вопросило безликое лицо. Не совсем, в общем-то, безликое — на черной сверкающей поверхности чуть проглядывало отражение собственного лица Седрика, искаженное как кривизной кристалевой пластины, так и безумным страхом — этакая глазунья из двух яиц.
— Три года я ждал этого момента, Харпер, три года!
— Да никакой я не Харпер, — заорал Седрик. — Я Хаббард! Седрик Диксон Хаббард. Вот, проверьте отпечатки.
Он выдернул руку из-под одеяла и только потом вспомнил, что в подобной обстановке резкие движения считаются неразумными.
К счастью, неизвестного гостя подобные мелочи не волновали, он только преисполнился еще большего презрения к своей невинной жертве.
— В наше время поменять отпечатки — как два пальца об асфальт.
Бластер поднялся чуть выше. Теперь Седрик не видел почти ничего, кроме огромной линзы — и своих в той же линзе отраженных глаз.
Прежде ему никогда не приходилось удостоверять свою личность, но в голофильмах всегда использовали отпечатки пальцев или рисунок сетчатки. Или нюхалку. Он и не подозревал, что в реальном мире давно уже научились изменять папиллярный узор. А других средств удостоверить свою личность у него не было.
Во всем этом было нечто непонятное, даже невероятное.
Если этот тип — ворюга, его ждет печальное разочарование. Которое может перейти в приступ бешенства. На кредитном счету Седрика осталось ноль целых шиш десятых, к тому же грабеж в форме насильственно осуществленного банковского перечисления — такой способ зарабатывать деньги может прийти только в самую тупую голову самого последнего идиота. Тогда остается похищение в целях получения выкупа или то, мясницкое, о котором рассказывал Бен. Тут появлялся пикантный вопрос — а зачем ему тогда позволили проснуться? Со спящим-то проще. А главное, первый день на свободе — и на тебе, все сорок четыре удовольствия.
И все же сейчас Седрик боялся гораздо меньше, чем семь лет назад, когда Грег и Дуэйн отвели его за конюшню и объяснили, что именно собираются с ним делать, однако в тот раз все обошлось, никаких серьезных повреждений он не получил. Не нужно, конечно же, забывать, что этот тип выступает совсем в другой весовой категории, чем два пятнадцатилетних придурка.
— Берите все, что угодно, — щедро предложил Седрик. — Хотя, если уж по правде, у меня нет ничего мал-мала интересного.
Голос не дрожал, звучал абсолютно спокойно — ну прямо как в каком-нибудь фильме. Приятный сюрприз.
— Да не нужны мне, Харпер, твои вшивые деньги. Я хочу посмотреть на твой обугленный труп.
— Я не Харпер и даже не знаю, кто он такой, этот самый ваш Харпер. А потому вы уж либо убивайте меня по ошибке, либо уходите и дайте человеку спокойно поспать.
— О! Да ты у нас, я вижу, смельчак! Седрик попытался картинно пожать плечами. Сложная операция, когда лежишь на спине.
— Ну а что мне еще сказать? Я не Харпер. Проверьте мои пальцы.
Безликий громила на секунду задумался:
— Пальцы подделывают. Ладно, я проверю твою сетчатку.
На Седрика нахлынула волна облегчения, он даже блаженно улыбнулся:
— Валяйте.
Резкая команда, и один из индусов подплыл к кровати; прочие галантно расступились, освобождая ему дорогу. Четыре машины, с виду точно такие же, как и взятая Седриком на прокатном пункте. Сидит в них кто-нибудь или не сидит — понять сложно. Не исключено, что бронированный управляет ими дистанционно. Крохотный номер еле вмещал такую уйму техники.
— Сканер сетчатки, — сказал загадочный налетчик, еще крепче прижимая к многострадальному носу Седрика бластер. С негромким жужжанием открылась крохотная дверца, на витом, упругом проводе закачалось устройство, поразительно похожее на театральный бинокль. Нет, это совсем не стандартный индус.
Теперь нужно прижать эту хрень к глазам и сфокусироваться на красных светящихся крестиках;
Седрик просмотрел уйму детективных голофильмов и не нуждался в инструкциях. Однако кто же мог ожидать, что вспышка будет такой яркой. Ой!
— Ну так что? — спросил он, разжимая пальцы. Снова жужжание, бинокль спрятался в тускло-голубой кристалевой груди, индус умотал куда-то в угол. — Сами видите, что я не Харпер.