Под утро жар спадал. Боль отступала, кашель превращался в свистящие хрипы на вдохе, а мысли звенели от плача волков. Вместе с Ки-Ронгом Чарена возвращался в дом, проваливался в тяжелый, муторный сон. Порой ненадолго – уже со следующим ударом гонга был на ногах, – а порой и после полудня не мог встать с постели.
Он теперь почти не спускался вниз, все реже приходил во флигель собраний. Советники поднимались в дом императора, часами сидели в тронном зале и нередко расходились, не дождавшись. Иногда Чарена посылал за ними во внеурочное время, расспрашивал, чем живет империя, но каждая весть раздувала хворь. Голод, смерч, камнепад, разрушенные дома, утерянные жизни.
В тот день он проснулся поздно. Солнце уже пересекло середину неба, исчезло из окон, свет стал холодным и серым. Чарена запретил затворять двери, – воздух казался ему пыльным и затхлым, – и в проемах колыхались занавеси, шуршали, им вторил огонь в очаге. Но за этими звуками Чарена различил разговор. Негромкий, придушенный. Слова терялись, доносилась лишь ярость.
Чарена вышел из спальни.
Ки-Ронг сверкнул глазами, скользнул вперед. Чарена двинулся за ним. Осторожно раздвигал шелковые завесы, ступал тихо. Дивился себе – с чего бы таиться в собственном доме? – но не убыстрял шага. И остановился, не дойдя до тронного зала.
Двери были прикрыты – вопреки его воле. Сквозь переплетение деревянной резьбы падал свет, растекался по коридору причудливой решеткой. Там, с другой стороны, звучали голоса: знакомые, но полные незнакомым гневом.
Аджурим спорил с Рагру.
– Думаешь, войско тебе поможет? – Правда ли это Аджурим, его ли это шепот, едкий и злой? – Ты не сможешь править, ты не знаешь, какая сила создала империю!
– Будто ты знаешь! – Речь Повелителя Воинов разносилась рыком. – А если и так, подвластна она тебе? Нет!
– Я могу изучить ее, могу понять! А ты, не пробовавший и простейших заклятий, не постигнешь ее никогда. Выше, чем ты поднялся, уже не взойдешь, запомни!
Ки-Ронг припал к полу, готовый прыгнуть, но Чарена опередил его. Толкнул створку двери, вошел в зал. Аджурим и Рагру обернулись, замолкли.
Они стояли у ступеней, ведущих к трону, а других советников не было, давно разошлись. Лишь у главного входа застыли стражники, – как не страшно вести при них такой спор? Рагру не с чего бояться, воины служат ему, но почему Аджурим так беспечен? Неужели и правда уверен, что ему все подвластно?
– Я еще не умер, – сказал Чарена, – а вы уже спорите, кто займет мое место? Если я умру, его никто не займет. Империя не выстоит без меня, вы должны это знать.
– Император. – Рагру склонил голову, медленно опустился на колени. Забренчали талисманы на золотых оплечьях, глухо лязгнул пластинчатый пояс. – Прости меня. Я забылся, думая о благе страны.
Чарена перевел взгляд на Аджурима. Тот стоял, сложив ладони в знак искупления, смотрел печально. Ни следа ярости и злости, словно примерещились в мороке лихорадки.
Ки-Ронг оскалился, подкрался ближе.
– Чарена, – сказал Аджурим. – Конечно, мы знаем. Потому я и сокрушался, снова и снова, что у тебя нет детей, нет наследника с даром твоей крови. Я долго думал, если не сможем спасти тебя, как нам спасти империю? Говорил со стариками, читал древние книги. Способ есть. Выслушаешь ли его?
– Созывай большой совет, – велел Чарена. – Расскажешь при всех.
Пути звенели тоской и болью, но не противились тому, что задумал Аджурим.
Испокон веков страну спасала жертва, но империя – больше, чем страна. Император должен жить, нельзя опустить его в недра земли, нельзя вспахать его могилу. Сердце империи должно биться. Знаете, как исцелилась от черной лихорадки заклинательница Йеми? Ушла в чащу, разложила свой круг на поляне не знавшей колдовства, села в середину. Оставалась там до новой луны, не пила и не ела, спала темным сном. Потом очнулась, вернулась к людям, а хворь исчезла без следа.