Ники подошла к нему, приподняла одеяло, проверила повязку. Кровь не сочилась сквозь бинты, и Кьоники дышал спокойно и ровно, больше не метался и не бредил на разных языках. Ники положила ладонь ему на лоб – жара не было. И только тут поняла, что сама стоит босиком на кафельном полу, дрожит от холода.
В убежище горел свет, из крана шла вода, в шкафах хранились лекарства и сухие пайки, запечатанные в пленку. Все, как полагается. В нише за стальной решеткой виднелись вентили и рычаги. Наверное, они включали обогрев, но Ники не смогла до них добраться.
Кьоники шевельнулся, мотнул головой, и Ники укрыла его одеялом.
– Спи, – сказала она. – Все хорошо.
Голос Эши снова проник сквозь стены. Не почудилось, он и правда рядом! Но звал теперь так отчаянно, скулил без слов. Ники подбежала к выходу и замерла в нерешительности.
Вчера – или позавчера, уже не понять, – она закрыла дверь на все замки, опустила тяжелую планку внутреннего засова. Не прячутся ли враги с другой стороны?
– Эша! – позвала она. – Ты здесь? Ты не ранен?
– Здесь! – Волчий говор раскатился радостным воем. – Нашел!
Руки сами рванулись к двери, освободили крюки и щеколды. Эша влетел внутрь, едва не сбил Ники, и тут же помчался дальше, на миг замер возле Кьоники, а потом принялся кружить по убежищу, обнюхивать углы и пороги.
Ники осторожно выглянула в коридор. Квадрат белого света упал на бетонный пол, обнажил стены. Никого. Вот только у лестничной площадки тускло мерцала красная нить, аварийный контур. Разве он не погас, еще когда они спускались? Ники захлопнула дверь.
Поспешно замкнула замки: большой со штурвалом, два простых и планку на петлях. Проверила их еще раз, но так и не смогла успокоиться. Вздохнула и обернулась.
Эша больше не бегал, сидел возле кушетки, уткнувшись носом в ладонь Кьоники.
– Не бойся. – Ники пыталась говорить уверенно, а получился слабый шепот. Эша дернул ухом – услышал. – Уже не опасно. Я и не знала, что раны могут так быстро заживать.
Эша запрокинул голову, будто хотел завыть на невидимую луну, и замер. Потом встрепенулся, подкрался к Ники, медленно обошел ее кругом. Когти цокали по скользкому полу.
– Изменилась, – сказал он еле слышно. – Выросла.
Ветер запел. Благодарностью, болью, страхом зазвенел в крови, переполнил душу, плеснулся по убежищу горячей волной. Горло свело судорогой, полузадушенный всхлип вырвался наружу, и Ники наклонилась, опустилась на пол рядом с Эшей, зарылась лицом в белую шерсть. Слезы текли, раскаленные, жгучие, и в них тоже был ветер, он звучал повсюду.
– Я боялась, ты потеряешься, – выдохнула Ники, и сама себя не услышала. – Боялась, тебя убьют. Здесь все не так, как я думала. Совсем, совсем не так.
Она не смогла остановиться, говорила и говорила. Ветер не покидал ее и не туманил душу, лишь делал мысли ярче. Воспоминания хрустели, как осколки стекла, резали острыми краями: старые испытательные кресла, колбы вместо фонтана, запорошенные временем мамины уговоры.
– Я так хотела вернуться домой, – прошептала Ники, вытирая глаза. – А теперь куда возвращаться?
Эша заворчал и слизнул с ее щеки слезы.
– Вожак знает, – сказал Эша. Его слова дробились глухим рыком. – Он отведет.
То ли и правда под землей не ощущалось время, то ли Ники так устала, что делала все медленно. Вышла в хранилище – взять пайки, поискать миску, набрать воды для Эши, всего на несколько минут. Но когда вернулась, Кьоники уже не спал, сидел и завязывал пояс на своей странной одежде. Той самой, красивой, переливающейся, которую прятал на дне рюкзака. Ну да, от его обычной рубашки остались окровавленные лоскуты, а штаны тоже грязные и рваные. Ники словно издалека услышала эту рассудительную, ровную мысль и только тут поняла: Кьоники очнулся, с ним все в порядке!
Он казался особенно бледным в белом свете, и зеленый шелк рубашки отсвечивал, бросал на лицо сизые тени. Но руки у Кьоники не дрожали, ладонь спокойно лежала на загривке Эши.