– Держи, холодно, а у тебя нет куртки!
Скатка развернулась колючим одеялом, и Чарена набросил его на плечи, как плащ. И понял, – да, из решеток под потолком веет стужей, сквозняки пробираются в широкие рукава, шелк не может согреть.
Комната наполнилась поспешным стуком шагов, – Ники бегала от шкафа к шкафу, собирала мотки холста для перевязки, флаконы с лекарствами. И дорожные припасы: хрустящие хлебцы и вязнущие на зубах сладкие полоски. Ники объясняла про них, говорила, что хватит надолго.
Пленник лежал неподвижно, как мертвый, – лишь глаза жили, следили за Ники. Эша стоял над ним, напряженный, бесстрашный. Готов был ринуться, перегрызть горло предателю.
Кого же он предал?
– Как тебя зовут? – спросил Чарена.
Пленник промолчал.
– Джета его зовут, – сказала Ники и завязала тесемки рюкзака. Он раздулся, бока выпирали.
Чарена протянул руку, но Ники не позволила взять мешок, надела сама.
Заставлять пленника не пришлось, – стоило схватить его за плечо, помочь приподняться, и он встал, не споря пошел к двери. И уже за порогом проговорил, не оборачиваясь:
– Адил. Адил Джета.
Сказал твердо, так, словно это было настоящее имя, а не детское прозвище, не случайные звуки.
Дорога оказалась легкой. Чарена готов был пробираться по тесным ходам, идти, согнувшись вдоль сырых стен, искать выход из темных подвалов. Но не пришлось: Ники нашла еще один электрический факел в белой комнате, а другой отобрала у пленника. Лучи скрещивались и разбегались, высвечивали высокие сводчатые потолки, цифры и надписи на серых стенах, железные двери. У первой из них пленник – Адил – остановился и заговорил, отрывисто, резко. Эхо загудело, Эша зарычал, перебивая. Но Ники лишь пожала плечами и вытащила плоский ключ.
Чарена поднял фонарь, чтобы ей было лучше видно, и краем глаза заметил, как смотрит пленник. С предвкушением, с еле сдерживаемым торжеством. Чарена позвал пути, – они волной прокатились сквозь толщу металла и камня, но не встретили опасность, ни о чем не предупредили.
Замок щелкнул, мигнули синие огоньки, и Ники толкнула дверь. За ней никого не было, лишь новый проход. Лампа-нить – темно-красная, как запекшаяся кровь – светилась под потолком, уходила во мрак.
Чарена полоснул лучом по лицу Адила. Тот не зажмурился, не отвернулся, лишь на миг опустил взгляд. «У него глаза стервятника», – так говорила Ники.
– Что? – спросил Чарена у пленника. – Что ты ждал?
– Что дверь не откроется, – ответил тот.
Но открылась и следующая дверь, и та, что за ней, и еще одна, и еще – Чарена сбился со счета. Подземный коридор изгибался, вел к сердцу столицы и пути превращались в реки, захлестывали восторгом. Скорее, скорее! пели он. Близко, так близко!
Впереди горел свет. Сперва из-за угла выскользнул теплый отблеск, лег на стену. А потом под потолком зажглись лампы – одна, вторая, третья. Осветили кованые ворота и выступающее из них колесо с рукоятями. Ники провела ключом по скважине и взялась за обод. Колесо тяжело заскрипело, почти не поддалось. Чарена стал помогать, навалился изо всех сил – боль ожила, зашипела, расползлась от плеча. И вместе с ней сдвинулись скрытые шестерни, откатились ворота. Открыли колодец.
– Вниз, – сказал пленник. Сумрачная глубина подхватила звуки, умножила и исказила.
Лестница вилась круг за кругом, решетки ступеней гремели под ногами. Свет вспыхивал и гас за спиной – с каждым новым витком. Перед глазами снова мельтешили цветные искры, мир качался, и Чарена ступал осторожно, держался за поручень. Пусть пленник ничего не заподозрит, не почует слабость. Впереди и без того может быть западня.
Дверь, к которой привели ступени, не открылась.
Ники снова и снова проводила ключом, – но огоньки мигали красным, а после четвертой попытки раздался пронзительный сигнал. Ошпарил слух, ввинтился в тело, – виски заломило, замутило до тошноты, и страх сжал сердце. Неужели духи болезни таились здесь, а теперь набросились, не дадут дойти до цели, не дадут все исправить? Нет, не может этого быть!
Чарена прислонился к стене, медленно, медленно вдохнул затхлый воздух. И увидел, что Эша оскалился, припал к земле, а Ники зажала уши ладонями. Даже Адил сгорбился, склонил голову, будто пытался спастись от звука.