– А Адил? – спросила Мели. Чаки заметил, как дрожат ее руки, едва заметно, мелко. – Вы его там не бросите?
– Конечно, нет! – Сеймор усмехнулся – прежней нарочитой усмешкой, как у актера из довоенного фильма. – Я спущусь за ним.
Позже, когда завыли сирены и загрохотали переборки, Чаки понял, что Сеймор не шутил.
– Ты правда идешь вниз? – спросил Чаки. – Спасать Адила?
– Еще чего! – Сеймор тряхнул головой, с хрустом размял пальцы. – Я пойду, чтобы выпросить нам шанс.
2.
На стенах не было номеров, только надписи шифром над каждым пролетом. Ники сбилась со счета, не могла понять, сколько этажей позади. Ноги ныли, рюкзак давил на плечи, тяжелел с каждым шагом. А лестница словно издевалась: перила исчезли, ступени стали круче. Эша шел медленней, его осторожная поступь шуршала за спиной, и Ники то и дело оборачивалась, проверяла, не отстал ли он. Кьоники тоже вымотался, не мог скрыть усталость. Надо бы остановиться, дать ему обезболивающее, проверить повязку, но как назло – ни одной площадки.
И только предателю хоть бы что. Спускался, не сбавляя шага, даже быстрее шел. Не оглядывался, но один раз раз спросил: «Веришь всему, что он говорит, Никошиара? Даже в такую чушь?» Кьоники ударил его током, заставил замолчать.
А с чего она должна не верить? Ведь сразу все стало ясно! И почему Кьоники так мало знает и нигде не учился, почему говорит на древнем языке. Почему столько раз повторял, что его зовут Чарена. Только все равно он Кьоники, подходит ему это имя.
Ну и просто видно – он не придумывает.
Джета лучше бы на себя посмотрел, – поверил, будто Кьоники отпустит его солдат. Он даже людей из Шанми не отпустил, а ведь они ему помогали. И этих точно убьет.
И пусть. Иначе не освободиться. Джедли бы тоже так сказал.
Хорошо, что там – в том ненастоящем месте, куда она хотела вернуться, в той лаборатории –
Ники оступилась. Едва не соскользнула со ступеньки, – Эша оказался рядом, вцепился зубами в штанину.
– Ники! – Кьоники поймал ее руку, помог выпрямиться.
Но мысль не уходила, продолжала звенеть голосом ветра.
Хорошо, что в той лаборатории никого не осталось. А то все там умерли бы вместе с врагами.
Лестница наконец-то кончилась. Оборвалась над круглой бетонной площадкой: последняя ступень проржавела и обвисла, пришлось прыгать. Ники перевела дыхание и выпуталась из лямок рюкзака.
– Здесь надо отдохнуть, – сказал Кьоники.
Кандалы на руках предателя заискрились, запахло озоном, и Джета рухнул. Эша прижал уши, оскалился и замер. Ничего не говорил, но и так понятно было – посторожит, предупредит, если предатель шевельнется. Кьоники опустился на пол, плотнее закутался в одеяло и закрыл глаза.
Ники оглядела площадку.
Дно колодца и ни одной двери, лишь черный проем в стене. Ники подошла, включила фонарик, луч заплясал по каменным ступеням, ведущим вниз. Таким истертым, древним.
– Нам туда? – спросила Ники. – Что там?
– Столица, – отозвался Кьоники.
Ники вгляделась во тьму. Стены были сухими, и из глубины не тянуло затхлостью. Чудился совсем другой запах: трав, высохших на солнце, песка и родниковой воды.
Столица. Они шли сюда так долго, и вот он, конец пути.
Нет! Начало.
3.
Близко, так близко!
Он не думал спать, хотел лишь передохнуть немного, позволить жилам земли смыть усталость и боль. Дремота пришла незаметно – светлая и бескрайняя, как звездная летняя ночь.
Видения не унесли его прочь, он остался над перехлестом путей. Но не видел ни чужих башен, закованных в металл, ни знакомых лазоревых крыш. Кругом была степь, запахи ковыля и горицвета. И море, бескрайнее, древнее, – толща воды поднималась над холмами, колыхались водоросли, проплывали тени. Жгучей рекой струилась лава, вздымались хищные изломы молодых гор. Прошлое и будущее, север и юг, все сомкнулось, времена и стороны света пронизали пути. Их сердце, сердце Чарены, билось размеренно, ровно, и поющие нити взлетали от каждого удара, неслись сквозь мир, от края до края.