Выбрать главу

Анфа тогда опустилась на пол, зажмурилась и прошептала: «Это было испытание, а мы его не прошли». Джени сперва не поняла, думала, сестра говорит про допрос. А потом вспомнила, как паломник листал страницы священных текстов, как смотрел на витражи. Будто ему было неприятно, хотелось спорить, но он сдерживался из вежливости.

Тогда все встало на свои места.

Монастырь превратился в разворошенный улей. Внешне все было по-прежнему: молитвы и работа. Джени смахивала пыль с книжных полок, подклеивала отошедшие корешки. Но тишина исчезла из библиотеки, сестры приходили, обсуждали вполголоса новости. Говорят, столица исчезла, он ее уничтожил, но построит новую. Еще две области ему присягнули. И настоящей границы нет, она все время движется. Он зовет к себе одаренных, они стекаются к нему со всей страны, что теперь будет? Зато альянс действительно сдался, отступил.

Джени не выдерживала, спрашивала: «А вы не думаете, что он...» «Что ты, есть же знаки возвращения императора, а их не было! Это обычный маг, просто сильный».

Но что если он никогда и не был божеством, это просто сказки?

Да, веры у нее совсем не осталось.

«Это и есть настоящая вера, – сказала Пати. – Мы все перед ним виноваты и должны признать вину. Нам больше незачем его ждать, он пришел. Теперь мы должны помогать ему, быть рядом – если он позволит».

Начались споры. Негромкие, сдержанные, но смятение и неуверенность уже перемежались обвинениями и злостью. Каждая новость из города разжигала разговоры. Четвертая лаборатория захвачена! И вы слышали про правительственный бункер на севере? Говорят, разрушен землетрясением. А еще…

«Недельный обет молчания, – сказала настоятельница. – Поразмыслите в тишине».

Пати первой нарушила запрет, в тот же день. А Джени решила – пора. Но думала, что кинитки останутся ей сестрами, а настоятельница все поймет.

Та сперва делала вид, что не произнесет ни слова, а потом отрезала: «Ты хорошо знаешь историю, вспомни, чем заканчивались расколы, что случалось с теми, кто шел за самозванцем».

«Он не самозванец, – ответила Джени. – Он император. Просто не такой, как в писаниях, а настоящий».

Тут настоятельница и указала ей на дверь.

И отлично. Все равно уже все подготовили, договорились идти сегодня.

Анфа и Пати ждали на крыльце. Стояли по щиколотку в снегу, столько его намело за два дня. Хлопья падали, кружились белой пеленой, даже дорогу отсюда было не разглядеть.

Пати тоже переоделась в позабытые мирские вещи: снежинки уже запорошили рыжий мех полушубка и высокие войлочные сапоги. Анфа осталась в монастырской одежде, другой у нее не было. Хорошо хоть плащ теплый, с капюшоном, и крепкие ботинки.

Сперва шагали молча, ветер бил в лицо, метель царапала щеки. Пати тяжело дышала. Но вскоре стало светлее, снег уже не шел стеной – плясал призрачной сетью.

– Как думаете, сумеем обойти кордоны? – спросила Пати. Она перестала сутулиться, ступала увереннее.

– Может, встретим одаренных, – ответила Анфа. – С ними будет проще. А то и кордонов не останется, пока мы дойдем, всюду будет империя.

Такой далекий путь, Джени даже не загадывала, сколько дней он продлится, сколько недель или месяцев.

– У нас все получится, – сказала она и поглубже надвинула капюшон. – Ему было сложнее.

И никто ее не одернул, не обвинил в святотатстве.

 

 

3.

Верш перестал отмечать дни в календаре. Сам не заметил, когда пропадала давняя привычка. Течение времени стало неважным. Пусть идет, как идет. Может быть, настала последняя зима.

Иногда эта мысль звучала горьким утешением, иногда ранила. Неужели придется исчезнуть, не увидев, что готовит будущее? Но без толку гадать. «Тьма отступает, когда умирает надежда». Кто из поэтов и философов сказал это, сколько веков назад?

Сегодня Верша разбудила магия. Даже странно, что удалось проснуться, ведь звон силы теперь не смолкал, невозможно было перестать его слышать. Словно развеялся туман, и дар обнажился, заострился стократно. Днем и ночью Верш чувствовал, как перешептываются в мастерской заряженные заготовки, как поют его собственные следы – в комнатах, на веранде и под толщей снега. Но эхо столицы было громче, оно накатывало прибоем, волнами незримого света.