«Обезвредить или ликвидировать».
– Ликвидировать, – повторил Чаки и разжал руки. Бумаги выскользнули, рассыпались по столу – сутолока фотографий и слов.
Конечно, он давал присягу и, как и каждый, знал: опасный дар должен быть под контролем, тем более, в военное время. Бешеных собак пристреливают, а разве они в чем-то виноваты? Знакомые слова, Чаки слышал их с детства. С тех самых пор, как его забрали из семьи, – сперва в интернат, а потом в военное училище. Чаки повезло, он способный и нормальный, уже высоко продвинулся по службе, и вот новый случай показать себя.
Такая тоска от всего этого.
Ширма заскрипела, отодвинулась, выпустила из кухни Бена. Он подошел к столу – спокойный, собранный, уже в форме и с браслетом целителя на запястье, – и поставил перед Чаки дымящуюся кружку.
– Тебе, – сказал Бен и улыбнулся.
– Ты меня спас, – пробормотал Чаки и сделал глоток. Кофе был обжигающим, сладким. Сердце забилось быстрей, мир вокруг стал ярче, и уже не хотелось думать о плохом. – Ты стимуляторов туда не клал, я надеюсь?
Бен засмеялся, помотал головой и поднял распечатку.
– А нашего агента Адил одобрил? – спросил он. – Все в порядке?
– Да, – кивнул Сеймор. Теперь он не свистел, а барабанил по оконному стеклу. Все тот же привязчивый мотив. – Это побочное задание, основное по-прежнему – база сепаратистов. Но ты почитай, что Адил прислал, это не только для Чаки дело, для всех нас.
Бен склонился к бумагам. Чаки смотрел, как он читает, – то и дело отбрасывает светлые волосы со лба, машинально крутит браслет. Бен всегда становился беспокойным, когда о чем-то думал.
– Не бойся, – сказал он и взглянул на Чаки. – Конечно, постараемся ее обезвредить.
3.
Утренний туман таял. Цеплялся за ограды и травы, парил над землей, но не мог противиться рассветному солнцу, становился все прозрачней и тоньше. Стук колес давно смолк вдали, и люди, вышедшие из вагонов, разбрелись, унесли с собой тюки и котомки. Все стихло: радость встреч, торопливые шаги и пестрая мешанина слов. Но Чарена задержался. Стоял на каменном причале, – тут останавливался поезд, – и смотрел на восток. Рельсы текли к горизонту, смыкались в сияющую нить, а над ними золотились и алели облака. Туда, туда бежал путь, стремился к скрытой за холмами и реками столице. И так хотелось последовать за ним.
Но раз пришлось задержаться здесь, то стоит узнать, в какой город привела дорога. Остановка не бывает случайной.
Чарена заставил себя отвести взгляд от восходящего солнца, обернулся на север.
От края станции вниз вели ступени, превращались в улицу, петлявшую среди решетчатых заборов и приземистых кирпичных домов – то ли складов, то ли приютов для стражи. А дальше раскинулся город: в окнах пылал рассвет, крыши ощерились шпилями, – должно быть, громоотводами, как в деревне Мари. За ними к небу тянулась башня, острая, как наконечник стрелы, сверкающая медью. Вдали вздымалась темными волнами степь, превращалась в холмы. Отроги Раша или другие горы? Не понять.
Чарена поудобнее затянул лямки заплечного мешка и стал спускать по лестнице.
Сперва улица была неприветливой, серой. Пахло горючей смесью, копотью и металлом, как будто поезд оставил здесь часть своей души. Иногда Чарену обгоняли машины: солнце вспыхивало в стеклах, ослепляло на миг, а привкус бензина туманил мысли.
Но вскоре все изменилось. Исчезли заборы, обмотанные шипастой проволокой, а дома вытянулись, – четыре, а то и пять этажей. Стены и тут были обшарпанными, но двери и оконные рамы сверкали свежей краской, багровыми росчерками на тусклом желтом кирпиче.
Чарена шел, смотрел по сторонам, старался ничего не упустить. Город просыпался, оживал. Старуха с метлой прикрикнула на него, – он не понял ни слова, лишь кивнул и пошел дальше. То здесь, то там хлопали двери, на улицу выбегали дети: разного возраста, но в одинаковой одежде цвета песка. Наверное, спешили к наставникам, ведь теперь никто не учился дома.
Следом появлялись и взрослые. Одни зевали на ходу, хмуро смотрели в землю, другие переговаривались, смеясь. Молодые и старые, мужчины и женщины. Как они живут, где трудятся, о чем мечтают? Чарена всматривался в лица прохожих, пытался понять. Запрокидывал голову, стремясь заглянуть в темную глубину окон. Порой успевал уловить движение, видел руку, отдергивающую кружевные занавески, на миг появляющийся профиль, тени и блики.