– Я хочу увидеть монастырь, – сказал Чарена. Правильно ли он запомнил непонятное слово?
Женщина встрепенулась и расцвела, взгляд стал радостным, теплым.
– Вы паломник? – спросила она.
– Да, – ответил Чарена.
Этого слова он тоже не знал.
Глава 4. Монастырь
1.
Солнце поднялось высоко, перевалило за полдень, а они все шли мимо сосен и можжевельника. Растрескавшаяся дорога ползла в гору, нависала над склоном и снова ныряла в чащу. Ветер стих, воздух стал неподвижным и жарким, – словно вернулось лето. Провожатая не торопилась, но и не медлила, поднималась размеренно, ровно. Чарена шагал следом, смотрел на ее прямую спину, на голову, скрытую бесцветным платком.
Лишь один раз, – когда их обогнала машина, гремящая, словно короб жестянщика, – провожатая обернулась и сказала:
– Уже скоро, мы почти пришли.
Неужели и правда остались места, где о нем помнят, ждут?
Среди валунов показалась тропа, повела вверх. Чарена теперь смотрел под ноги, ступал осторожно. Скрипел скользкий рыжий песок, обнажал камешки, отполированные дождями и ветром. Ящерица грелась на солнце, но метнулась в сторону, едва на нее упала тень путников. А муравьи не заметили людей, темным потоком ползли по тропе. Чарена осторожно перешагнул их дорожку и, вслушиваясь, стал взбираться дальше.
Путь нитью бежал в толще земли. Звенел родниковой водой, еле слышной печальной песней. Чарена коснулся груди, пытаясь различить истоки этой нити в сердце, – но нет, он был слишком слаб еще, слишком далеко от столицы.
– Вот и монастырь, – сказала провожатая.
Чарена остановился, запрокинул голову.
К небу тянулась стена, – темная, увитая плющом, иссеченная узкими окнами. Был ли этот дом вырублен в скале или вмурован в склоны горы? Уже не различить, такой он старый. Над простой дощатой дверью висел колокольчик, а выше виднелись следы лазурной краски. Чарена вгляделся, едва веря. Правда или чудится? Но нет, нельзя ошибиться, – это знак империи, веер лучей, бьющих сквозь замкнутый круг.
Чарена вскинул руку и начертил этот знак в воздухе, как делал столько раз в тронном зале и на высоких ступенях перед собравшейся толпой.
Провожатая улыбнулась, повторила его жест, произнесла еле слышные, непонятные слова, – заклинание или молитву? – и дернула за витой шнур. Колокольчик отозвался звоном, и дверь отворилась.
На крыльцо вышла привратница, невзрачная, в сером платье, иссушенная то ли временем, то ли болезнью. Несколько быстрых фраз, – вновь мелькнуло незнакомое слово «паломник», – и Чарену впустили, разрешили переступить порог.
Внутри было светло. Лучи падали из высоких окон, золотили стены и перила уходящей ввысь лестницы. Но и внизу не нашлось места сумраку: по углам горели светильники, гнали тени прочь. Ровный желтый свет. Чарена знал, что под бумажными абажурами скрыты стеклянные колбы, а в них дрожат раскаленные нити, обузданная сила молний. В воздухе сквозил дым можжевельника и запах других, незнакомых воскурений. Из-за стены доносились голоса, – высокие, чистые, они взлетали и падали, сплетались в причудливый напев.
Чарена вслушался, и понимание кольнуло, заставило на миг закрыть глаза. Это дом, где женщины живут без мужчин. Вот что такое монастырь.
Как в Айоре, в святилище на лунном берегу, где пили кровь и гадали, разрезая жертву на алтаре. Где не желали признать власть императора.
– Нам наверх, – сказала провожатая, и Чарена вновь пошел за ней следом.
Ступени тихо скрипели, ладонь скользила по полированным перилам. То здесь, то там на стенах виднелись знаки империи и неразборчивые, полустертые надписи. В проемах окон стояли высокие вазы с засушенными цветами и было так чисто, ни соринки, ни упавшего лепестка. Сколько ни вслушивайся – не различишь треск ритуального огня, не почувствуешь запах смерти.
Совсем иное место.
И все же это был дом женщин, их безраздельное владение. В этих стенах мужчина мог быть только гостем.
Провожатая жестом велела ждать, а сама шагнула в каменную нишу возле лестницы и скрылась за дверью.