– Звено «Разряд» нашло базу сепаратистов и внедрило агента, – сказал Адил. Командующий уже знал это, читал рапорт. – Ему нужно время, чтобы раскрыть всю сеть.
– Джета, на совещании на вас будут давить. – Командующий нахмурился, а потом в упор взглянул на Адила. – Потребуют, чтобы вы бросили все силы на поиски неучтенных магов. Но вы не должны поддаваться. Ваша основная задача – сепаратисты. Нужно уничтожить их в кратчайшие сроки, мы не можем воевать на два фронта.
– Я понял, – сказал Адил.
Не было смысла спорить. Если придется, его звенья справятся с обеими задачами. Давно пора возобновить поиски неучтенных магов, они могут прятаться и среди сепаратистов. Пусть бегут, от бойцов спецподразделения не скрыться. Сейчас, глядя на утреннюю столицу, он был уверен в этом.
Тоскливая тень бессонницы скреблась в груди, царапала изнутри. Но не могла заставить усомниться.
3.
Неужели правда здесь дом женщин? Трудно было поверить в это, сидя среди книг. Четыре длинные комнаты походили на хранилище времени: стеллажи поднимались от пола до потолка, корешки теснились на них, стояли плотно. Узкие столы почти всегда пустовали, лишь изредка то одна, то другая обитательница монастыря ненадолго появлялась, искала что-то в толстых томах или переписывала строфы на лист.
Но обычно Чарена был здесь один. Он устраивался под окном, читал и следил, как луч света движется по деревянной столешнице, а потом и вовсе исчезает.
Книги, так много книг. Порой Чарене казалось, что их не меньше, чем в Доме Слов. Но там, в западном крыле дворца, пахло хрустящей бумагой и чернилами, серебряные пряжки блестели на скрипучих кожаных переплетах, а свитки были завернуты в яркую парчу. Там бывало людно, шли споры, какие книги достойны украшать дворец императора, и нужно ли хранить тома с законами здесь или отдельно. Но, может быть, в дни, когда Чарена не приходил в Дом Слов, там было тихо? И кто-то также сидел, ворошил записи и искал ответы.
Книги здесь были старыми. Выцветшая краска на шершавых страницах, потрескавшиеся корешки. Чарена читал медленно, строку за строкой. Чужие буквы, – те, которым научила его Мари, – складывались в слова лхатони. Но новых знаков было слишком мало, и оттого родная речь казалась иссушенной, тусклой. Как и все в этом доме.
Чарена перевернул страницу, всмотрелся. Весь лист, от края до края, занимал рисунок: жрец или дух с затемненным лицом и перепончатыми крыльями. Алые капли срывались с когтей, разливались ручьем у ног. Сверху аркой выгибалась надпись: «Император Чарена в гневе».
Он прикусил губу, чтобы не рассмеяться, не потревожить безмолвный покой комнаты. Перевел взгляд на соседнюю страницу. «Его темный образ, открывающийся немногим», – так там было написано, а ниже выстроились строчки гимнов, хвалебных и бессмысленных.
Зачем я здесь? Он выпрямился, взглянул на луч света. Тот уже сполз к краю стола. Они даже не спросили, как меня зовут.
Не спросили, а сам он не назвался. Для хозяйки монастыря и ее сестер-рабынь он был безымянными паломником, путником, ненадолго задержавшимся в их доме, ищущим что-то в древних сказаниях.
Он читал легенды. О первом императоре, спящем в невидимой гробнице, ждущем исцеления. О том, как он мог убивать взглядом и исцелять прикосновением. Как объединил страну и за одну ночь построил столицу. Он был могущественным, всесильным, и все же болезнь победила его. Причудливые сказки про юных красавиц, отважных воинов и коварных колдуний-старух. Столько историй, стихов и гимнов, – и ни слова о волках.
Зачем мне читать это? Зачем знать, что обо мне помнят?
Только болезнь запомнили, больше ничего. Ни в одной из легенд не говорилось о местах, где он вырос, о его родных. Вместо настоящих сподвижников, советников и друзей на страницах книг жили другие, придуманные люди. Чарена вчитывался в сказания, пытался понять, кто же правил после того, как стены гробницы сомкнулись, запечатали его внутри. Но ответа не было.
Но все же капля памяти сохранилась тут, – гимнами в честь первого императора, знаками империи на стенах.