Сперва трудно было не оглядываться на каждый шорох, не искать среди валунов и узловатых деревьев мерцающие глаза кьони. Но тропа норовила выскользнуть из-под ног, осыпалась камешками, – пришлось ступать осторожнее, на время забыть о волках. Теперь Чарена спускался медленно, шаг за шагом по неровному склону. Уклонялся от цепких ветвей терновника, обходил гревшихся на солнце ящериц.
Сколько еще осталось обманчивых, по-летнему теплых дней? Скоро небо затянет серая пелена, туман повиснет над полями, и дожди размоют дороги. Плохое время для странствий, но выбора нет.
Деревья расступились, зыбкий узор теней остался позади. В лицо ударил свет, и Чарена зажмурился на миг. Путь преграждали серые гранитные глыбы. Древние, истесанные временем, – не разобрать, рукотворный это курган или следы лавины. Здесь недавно проходили люди: между камней блестели прозрачные осколки, а рядом чернело пятно потухшего костра. Но тропа огибала валуны, не исчезала, и Чарена не стал задерживаться.
За грудой камней открылся склон, вспоротый гребнями скал. Дорожка бежала среди колючек и пожухшей травы, а на дорожке стояла девушка.
Полдень искрился в ее растрепанных волосах, золотил кожу, – девушка смотрела в небо, а Чарену, казалось, не видела. Он остановился в паре шагов, не зная, заговорить ли с ней. Слишком маленькая для нынешних людей – на полголовы его ниже – в тяжелых ботинках и коротком платье. На коленке темнела засохшая ссадина, а через плечо был перекинут ремень туго набитой котомки. Одинокая странница – вот кто эта девушка, и не первый день в пути.
Она повернулась к Чарене, и на миг почудилось, будто в ее глазах он видит собственный взгляд. Отражение, искаженное безумием и болью, сокрушающим жаром болезни, тьмой, обступающей со всех сторон.
Девушка мотнула головой, отбросила волосы с лица – и наваждение схлынуло.
– Проводи меня до столицы, – сказала она.
Глаза у нее были карие, а голос – решительный и упрямый.
2.
– Он опаздывает, – сказал Чаки и снова посмотрел в окно. Такое грязное, наверное несколько лет не мыли. Снаружи было тихо, ни машин, ни прохожих. Лишь напротив, под навесом овощной лавки, женщина в пестром платье пререкалась с торговкой. – Давно должен был придти.
– Не нервничай. – Бен пододвинул к себе чашку, принялся размешивать сахар. – Скоро появится.
Они ждали агента с базы сепаратистов. Для встречи выбрали неприметную забегаловку на Торговой улице и оделись как солдаты, приехавшие в увольнительную. Бен не снял браслет целителя и взял с собой сумку со стимуляторами. Вот только форма у него теперь была другая: сизая, с нашивками полкового мага на воротнике и рукавах. А Чаки нашивок не полагалось, он играл роль обычного солдата, наблюдателя. Ведь магов не отпускают на побывку без сопровождения. Всегда кто-то присматривает за ними, даже за теми, кто на отличном счету.
Вот также и Сканди следила за мной сегодня утром, подумал Чаки. Только не ради прикрытия, а по-настоящему.
Он отхлебнул кофе, но горький вкус не отвлек, не разогнал мысли. Они давили и мешали сосредоточиться.
«Проверить все потенциальные цели в округе», – таким было указание Адила. Из архива прислали данные переписи – шестилетней давности, какой с нее толк! – и теперь, день за днем, звено проверяло, кто был когда-то признан недостаточно способным, слабым или непригодным. Сеймор побывал в окружной башне, выписал из журнала наблюдений все вспышки, даже те, что едва превышали норму. Но зацепки оказались пустышками, не привели ни к беглой девчонке, ни к другим одаренным. Неудача за неудачей – до сегодняшнего утра.
В этом квадрате пару недель назад башня зафиксировала колебания – но совсем слабые. Проверять тогда не стали, да и кто здесь мог бы спрятаться? Все на виду, городок, несколько деревень и поселок при военном заводе, а кругом холмы и поля.
На поиски отправились затемно. Ехали медленно, Сканди была за рулем, а Чаки сидел рядом, всматривался в открытое окно, ловил ладонью встречный ветер. По проселочной дороге полз туман, накатывал на машину волнами, пытался спастись от восходящего солнца. Но не мог победить, таял. Мир просыпался.