Эша поднял голову, зарычал, коротко и глухо.
Кьони помнят, что там, чувствуют, как бьется сплетенное сердце путей. И только кьони узнали Чарену. Есть ли ответ, который поймут люди?
– Сейчас не нужно знать, – сказал Чарена на новом языке. – Ни тебе, никому. Потом узнают – все. Когда мы будем там.
Кард взглянул на него так, будто увидел впервые. Короб затих. Огни погасли, стрелки замерли.
– А мы-то думали, магов подавили тридцать лет назад, никто не сопротивляется больше. – Теперь и Кард говорил на новом языке. – А значит, нет, дело живо? Что ж, у нас общий враг. Империя.
Чарена закрыл глаза на миг, повторяя услышанное. Может быть, он не понял, не так разобрал слова? Зачем заклинателям бороться с империей?
– Империя? – переспросил он. – Республика?
– Одно и тоже, – отмахнулся Кард.
Люди забыли, что такое империя. Или нет?
– Пропускаем их, – сказал бородатый. Чарена и не заметил, когда тот подошел, встал за плечом. – Все нормально с ними, пусть заходят.
Чарена поднялся, чтобы следовать за провожатыми, – вглубь холма, в толщу земли. К врагам империи.
2.
– Вкусно! – Ники стукнула ложкой о дно опустевшей миски и вскочила из-за стола. – Попрошу еще!
Чарена ел медленно, пытался различить, что намешано в этом темном вареве. Рис, едкая подлива и то ли мясо из жестяных банок, то ли топленый жир. Странникам не к лицу привередничать, в дороге не знаешь, будет ли еда завтра. Но только с голоду можно назвать эту похлебку вкусной.
Словно услышав мысли Чарены, бородатый усмехнулся и сказал:
– Давно она видно не ела.
Пока спускались вниз, бородатый назвался. Кард объяснил: «Это прозвище» и, как мог, растолковал на лхатони. «Тот, кто в море, ходит по морю». Моряк, понял Чарена, но больше ни о чем спросить не успел, – Кард нырнул в боковой ход, исчез. Чарена вновь остался среди едва знакомых, непривычных слов.
Моряк совсем не походил на свое прозвище. Ни загара, ни оберегов из ракушек и янтаря, – но кто знает, какими теперь стали мореходы. Он сидел сейчас напротив Чарены, пытался вести разговор, но то и дело устало вздыхал и проводил ладонью по редеющим волосам.
Эта пещера была больше предыдущей, – должно быть, ее расширили, укрепили каменной кладкой. Столы и стулья теснились здесь, не давали пройти, но людей почти не было. Лишь несколько человек сидели у входа, ели, разговаривали и с опаской поглядывали на Эшу. Тот лежал, закрыв глаза, словно ему не было дела до людского логова, – лишь уши чутко вздрагивали.
Путь кружился под ногами и в толще стен, разбегался множеством потоков, искрящимися брызгами.
– Старая пещера, – сказал Чарена. – Как в сказке.
– Очень старая, – согласился Моряк и подлил ему пива. Оно было светлым, почти прозрачным и слишком кислым. Чарена не отказался, только чтобы не обижать хозяев этого дома. – Здесь раньше был монастырь.
– Монастырь? – Чарена окинул взглядом покатые стены, затянутые паутиной лампы над головой и скрипучие лопасти, разгоняющие холодный воздух. – Кинитки?
– Да, – кивнул Моряк. – Жили здесь, еще с древности. Потом уже построили себе монастыри рядом с городами, чтобы удобнее было попрошайничать. И подумать не могли, наверное, кто займет здесь их место.
И засмеялся – но ничего объяснять не стал. Видно, сказанное было шуткой, которую знал любой.
Неужели на этих стенах были знаки империи? Но пути и сейчас пели здесь громко и ясно, отчего же тут поселились совсем другие люди?
Как и в том монастыре, здесь меня ждали когда-то – и вот я пришел.
Мысль полоснула, затмила все вокруг. Еда и пиво потеряли вкус, воздух лишился запахов, все звуки потускнели. А пути сияли, мчались, свивались вокруг, – словно пещера превратилась в осколок столицы.
Но только на миг, – а потом все стало по-прежнему.
Ники вернулась с полной миской, снова устроилась за столом. Но теперь уже не накидывалась на похлебку, дула на дымящуюся ложку. Моряк взглянул на Ники не то с сочувствием, не то с печалью. Казалось, хотел спросить о чем-то, но лишь вздохнул и вновь обратился к Чарене:
– Слушай, ты извини… Не отвечай, если что. Но ты, похоже, в лаборатории был? Забрали для экспериментов?