Он так и сделал. И теперь стоял перед зеркалом в умывальной. Оно помутнело от пара, и сперва Чарена хотел пройти мимо, но пересилил себя, – протер стекло ладонью, раз, другой, – пока не увидел отражение.
В доме Мари зеркало висело у входа, возле вбитых в стену крюков. Оказываясь рядом, Чарена ловил свой взгляд, – нечеловеческий, чужой, – и тут же отворачивался. Говорил себе: я знаю, каким стал, уже видел свое отражение в полумраке гробницы. Незачем лишний раз смотреть, вспоминать болезнь.
Но теперь захотел понять, каким его видят люди.
«Выглядишь, будто они над тобой поработали», – так сказал Моряк, но о чем он говорил? Чарена всмотрелся в зеркальную глубину, попытался увидеть заново.
Кожа, такая бледная – а ведь позади лето. Он почти не выходил из дома при свете дня, но смогло бы солнце опалить его, сделать смуглым? Глаза прозрачные, – морская вода, – не уловить, зеленые ли, голубые. К шелку императорской рубашки липнут волосы, белые, как шерсть кьони. Лишь одна прядь – черная. Выдает, каким он был раньше.
«Над тобой поработали». Люди боялись лаборатории, Ники говорила о ней с яростью. Что, если и правда там умеют колдовством вытягивать цвет, менять каждую частицу тела? Чтобы создать болезнь, за считанные дни убивающую целые селения. Оружие в войне.
– Ты скоро? – крикнула из-за двери Ники.
Она ждала в коридоре. Уже умылась в соседней комнате и теперь стояла у порога, босая, а пол вокруг был истоптан мокрыми следами. Ее волосы потемнели от воды, но вихрились по-прежнему, падали на лицо.
– Ничего себе! – Ники схватила его за рукав, скомкала легкую ткань и тут же отдернула руку, будто испугалась своей беззастенчивости. – Это ты в рюкзаке прятал?
Чарена кивнул.
Сама Ники тоже переоделась – в белый балахон. Он был длинней ее платья, почти до колен, и сползал с плеча. Ники то и дело хваталась за ворот, тянула его на место.
Прошелестело эхо звериных шагов, и Чарена оглянулся, ища Эшу. Тот кружил в конце коридора, то появлялся, то исчезал вновь. Значит, там кто-то есть. Хозяева пещер, – приютили, готовы помочь, но не позволят бродить, где вздумается.
Эша остановился, коротко зарычал, и из-за угла показался Моряк. Призывно махнул рукой, окликнул:
– Идемте! Тут рядом комната пустует, там переночуете.
Путь был коротким, Чарена не успел разглядеть ничего нового. Все тот же туннель, бугристый пол под ногами, деревянные опоры над головой, качающиеся тени, редкие желтые лампы и тянущиеся по стенам провода.
– Вот тут! – Моряк толкнул дверь, и та неохотно отворилась.
– А вещи? – спросила Ники. – Вы же говорили тут где-то можно все постирать!
– Верно, – засмеялся Моряк. – Все есть, даже машина для стирки. Пойдем, я покажу. А ты можешь здесь подождать, – добавил он, обернувшись к Чарене. – Сейчас спрошу у ребят, что там с картой, принесу, если нашли.
Моряк повел Ники прочь, – она шла легко, без страха, прижимала к груди ворох грязной одежды. Эша замер, глядя им вслед.
Чарена наклонился, попросил еле слышно:
– Иди за ними. Если будет нужно, защити ее.
Кто знает, что ждать от врагов империи, живущих в пещерах, где место духам холмов.
Эша ткнулся ему ладонь и побежал вслед за Ники.
Комната, отданная им на ночлег, была крохотной и затхлой. Сперва Чарена не понял, как зажигается лампа, да и есть ли она здесь, и оставил дверь открытой. Тусклый квадрат света падал внутрь, но не мог разогнать мрак. Тот громоздился тенями, пыльными и древними, и каждый вдох тяжело оседал в груди. Будто дверь распахнулась не в гостевые покои, а в склеп, и в сумраке таится саркофаг, а в нем – истлевшие цветы, рассыпавшиеся кости. Или в стене вырублено каменное ложе, на нем покоится спящий. Застыл между жизнью и смертью, не замечает, как время утекает, мгновение за мгновением, сотни и тысячи лет.
Чарена мотнул головой и отыскал, наконец, выключатель, – длинный шнур на стене. Под потолком загорелась лампа, затрещала, наливаясь светом.