Здесь прежде жили и не так давно. Половину комнаты занимала кровать, клетчатое покрывало было скомкано, подушки свалились на пол. Сам не зная зачем, Чарена подобрал их, положил в изголовье. Другую стену подпирала скамья, исцарапанный стол нависал над ней, а рядом примостилось продавленное кресло. Под низким потолком темнела пробоина, – должно быть, воздуховод, но едва ли исправный.
Жилище отверженных, совсем не похожее на гробницу.
Чарена оглянулся на дверь. Нет, пусть остается открытой, слишком тесно, слишком душно. Закрыл глаза, прислушался к искрящемуся бегу путей. Они вились под ногами и над головой, пронзали толщу земли и прожилки камня.
Я жив. Жив.
Из коридора донеслись шаги, – уверенные, тяжелые, – а потом показался и Моряк. Переступил порог, победно кинул на стол длинный сверток и рухнул в кресло.
– Нашли, – сказал он. – Конечно, копия и старая уже, но другой нет. Давай, разворачивай.
Карта оказалась огромной, свешивалась со стола, – не меньше тех, что расстилали в северном флигеле перед началом совета. Только нарисована была не на шелке, а на бумаге цвета песка. На сгибах краски истерлись, но в других местах остались яркими: петляющие линии, темные пятна и надписи, множество надписей.
– Ты карту-то читать умеешь? – спросил Моряк. – Или нет?
– Не такую, – признался Чарена и поднял на него взгляд. Моряк кивнул. – Тут не понимаю.
– Смотри. – Моряк сдвинул карту, ткнул в извилистую бурую нить. – Это железная дорога. А вот тут мы. В ту сторону восток. А вот тут, – он потянул полотно к себе и указал на знак, похожий на черную снежинку, – вот тут – столица.
Столица.
Будто щелкнула последняя деталь головоломки, – и Чарена увидел не бессмысленный путаный рисунок, а картину земли, образ империи. Вот ее сердце, очерченное острыми темными штрихами. Вот дороги – ровные коричневые, двойные красные, прерывистые рыжие – сбегаются со всех сторон в столицу, как настоящие пути. А вот реки, своенравные синие ленты, вот самая необузданная и смелая – Желтая река. Столько притоков у нее, но где тот, над которым стоял дом Карионны? Слишком мал, не нанесен на карту. Или, может, давно его нет, осталась лишь заболоченная низина, или сухое русло, или вовсе та долина позабыла о воде, стала каменистой и бесплодной.
– Раньше жил здесь. – Чарена коснулся изгиба Желтой реки, очертил полукруг. – Давно.
– Говорят, места красивые, но я сам не был – сказал Моряк, а потом приподнялся, перегнулся через стол и накрыл ладонью лоскут земли на севере. – А наша страна здесь. Ну ты, наверное, уже давно понял – Шанми.
Чарена всмотрелся в очертания берегов и рек и узнал этот край. Та провинция, – лесистая и малолюдная, – звалась по-разному. Даже на картах писали то Тень Кри, то Двойные Врата, то Мерша. Три княжества, вечно враждующих из-за охотничьих угодий, торговых путей и переправ через реки. Один за одним вожди этой земли признали власть императора и только так сумели примириться.
А теперь, наверное, никто не помнит об этом, даже прежние имена забыты.
Но так странно это прозвучало – «наша страна». Словно не часть империи вовсе.
– Еще двести лет назад были свободны. – Казалось, Моряк говорил сам с собой, устало и безнадежно. Но слова подбирал простые, и Чарена слушал и понимал почти все. – Если бы не тот пакт, империя не подмяла бы нас под себя. Не пришлось бы ввязываться в эту войну теперь – ну или мы могли бы выбирать союзников! Так нет же, Шанми как оказалась в рабстве у империи, так и работает на эту военную машину…
Вот как. Враги империи, так и есть.
– Вы хотите – отойти? – спросил Чарена. – От империи? От республики?
– Отделиться, – поправил его Моряк. – Мы хотим полностью отделиться. Независимость – вот наша цель.
– Вас мало, – сказал Чарена. На бумажной карте, как и на прежних рисунках на шелке, этот северный край был осколком среди бескрайних просторов. – Мало против империи. Зачем?
Моряк вздохнул. Выпрямился, расправил плечи, – и снова стал похож на воина, постаревшего и усталого, но непреклонного.
– Может, ничего у нас и не выйдет, – сказал он. – Может, всех нас перебьют. Но лучше уж умереть чистой смертью, чем сдохнуть, ползая на коленях перед этими ублюдками. Я хочу чистую смерть. Вот зачем.