Пути откликнулись – тотчас, будто ждали, когда же он позовет. Вспыхнули, и, ярче чем прежде, он увидел живую сеть, пронизавшую землю. Тонкие нити, искрящиеся, несмелые, – так далеко от столицы! Но и этого будет достаточно, ему хватит сил.
Проси, пели пути, мы исполним!
Он вскинул руку и начертил в воздухе знак льда.
Восторг взорвался в сердце, раскололся морозными иглами, и в тот же миг пути загремели, полыхнули, воплощая волю Чарены. Сжали в объятиях подземное убежище, сомкнулись бушующим кольцом. Мгновение, – и каждая капля воды в пещерах, каждая капля крови в жилах людей, масло в машинах и горючая смесь, – обернулись льдом. В глубине холмов все застыло во власти холода, сияющего, прозрачного. Превратилось в совершенный, чистый мир, – но лишь на миг, а потом рассыпалось мириадами кристаллов.
Чарена открыл глаза и поднялся.
От земли веяло стужей. Эша запрокинул голову и завыл, коротко, негромко. Ники взглянула на него, потом на Чарену и отступила на шаг.
– Зачем? – спросила она. – Кьоники, зачем ты это сделал?
– Чтобы не отходили – не отделялись, – объяснил Чарена. Он наклонился, подобрал упавший рюкзак. Тот тоже был холодным, впитал отголосок заклятий. – Не отделялись от империи.
– Но они же нам помогли! – Ники сжала кулаки, взглянула на него снизу вверх. Чарена прислушался, но ветер не изменился, остался прохладным и тихим. – Накормили нас! Дали тебе карту!
– Да, – кивнул Чарена. – Помогли. Поэтому – чистая смерть. Они хотели чистую смерть.
– Какой же ты дурак! – Ники топнула ногой и отвернулась. Злилась или хотела скрыть слезы? – Теперь нас точно заметят, такое нельзя не заметить. Нужно уходить, скорее!
И устремилась вперед, поспешно, едва не срываясь на бег. Эша в два прыжка нагнал ее, и Чарена пошел следом.
Снова попытался различить, не кружит ли над Ники горячий вихрь, полный ярости и страха, но не почувствовал даже дальнего дуновения.
– Твой ветер, – сказал Чарена, – вчера был, сейчас его нет.
– Я не умею им управлять, – ответила Ники, не оборачиваясь. – Не смогла научиться. Ни на что не гожусь, поэтому меня и держали в дурке.
Он хотел расспросить, кто держал ее в плену и зачем. Должен был узнать об этом. Хотел объяснить, что в столице легко пробудить свой дар, нужно лишь прислушаться к голосу земли и голосу души. Хотел сказать: я приведу тебя к сердцу империи, к перехлесту путей, и ветер тебе покорится, и больше ничего не нужно будет бояться.
Но мысли путались, а слова разбегались. Он слишком много сил оставил позади, у холма, ставшего могилой врагам империи.
2.
Дождь не прекратился.
Чаки надеялся, что выберется из пещер и увидит ясное небо, но над головой нависла мутная пелена. По поникшей траве молотили капли, ботинки вязли в раскисшей земле. А ведь вчера было так солнечно! И утром.
Около вездеходов уже натянули навес, под ним толпились военные, гудели и щелкали приборы. Чаки передернул плечами, – холодная вода пробралась за ворот, – и направился к людям. Шел по хлюпающей грязи и поломанным стеблям, старался ни о чем не думать. Смотрел, как дождь бурлит на стеклах машин, как дрожат белые и красные ленты, отгородившие холм.
Если внимательно разглядывать все вокруг, то воспоминания о боли тускнеют. Да, утренний всплеск ударил наотмашь, даже на ногах не удалось удержаться. Но в первый раз, что ли?
В первый. Такого еще не случалось. Бывало больно, и в глазах темнело, но всегда удавалось собраться, вызвать дежурных в ближайшей башне, объявить тревогу или сверить данные. А в этот раз – даже шевельнуться не было сил, будто задавило ледяной лавиной в горах. Хорошо еще и Сеймор, и Бен оказались в комнате, рядом.
И как быстро все прошло. Бен, конечно, сказал, что помогли лекарства, но раньше они действовали слабее. Чаки сумел поехать вместе со всеми, спустился в убежище сепаратистов. Вслушивался в магию. Повсюду блуждало ее недавнее эхо, затмевало все вокруг. Чаки даже Сеймора и Бена едва чувствовал, а ведь они были совсем рядом. Словно шум в эфире, забивающий все сигналы, – такие следы оставило это колдовство. Безжалостные, острые следы. Если долго слушать, то кажется, что надышался алмазной пылью.