– Ладно, – кивнул Чаки.
Может, и правда нужно просто отдохнуть.
3.
До города они добрались лишь к вечеру.
Сперва идти было легко, – Ники шагала впереди, не оглядывалась, а Эша отбегал и возвращался, кружил в поисках опасности. Солнце поднималось над холмами, указывало путь, но ветер хлестал все неистовей, и вскоре небо скрылось под сизым пологом туч. А потом обрушился ливень.
Чарена догнал Ники и больше не отставал, не давал ей убегать вперед. Дождь грохотал, земля менялась, становилась неверной и топкой. Вода текла по волосам, по лицу, одежда промокла насквозь. Ни грома не было, ни всполохов молний, – лишь серое марево и потоки ливня. Ники то шла молча, то ругалась – непонятными, резкими словами, – то вдруг принималась смеяться, говорила: «И зачем мы сушили все, вымокли сразу!» Чарена вспомнил тогда про карту, неужели тоже промокла? Но ткань заплечного мешка была словно промасленная, вода стекала, не просачиваясь внутрь.
Затем из свинцовой высоты донесся звук, – далекий, нарастающий стрекот. Ники замерла, запрокинув голову, воскликнула: «Прячься!» И схватила Чарену за рукав, повлекла за собой.
Бежали недолго, до огромной каменной глыбы, привалившейся к склону холма. Обтесанные временем руины или расколотая скала? Чарена не разобрал, нырнул в убежище вслед за Ники. Не успел удержать Эшу, – тот метнулся прочь, стремясь увести за собой угрозу.
Стрекот становился все громче, металлический, жесткий. Так хотелось выглянуть, увидеть, что за машина рассекает небо, какие заклятья несут ее. Но Чарена сдержался, сидел не шелохнувшись и вслушивался в гул, удаляющийся, приближающийся. Один круг, второй, третий. Ники зажмурилась, вцепилась в руку Чарены, но сама едва ли замечала это. Вокруг нее дрожал горячий воздух, от одежды поднимался пар.
Но шум стал тише, а потом и вовсе растворился за шорохом дождя. Эша скользнул под камень, встряхнулся, разбрасывая капли, и коротко зарычал. Ники кивнула, открыла глаза.
Больше никто не пытался разглядеть их с высоты. И на земле никто не встретился, ни путников не было, ни скота, – безлюдный край, тонущий в непогоде. Небо медленно светлело, дождь превратился в тусклую морось, но холод по-прежнему пробирал до костей. Одежда липла к телу, в ботинках хлюпала вода, – просочилась сквозь трещины в резиновой подошве. В такой дождь лучше идти босиком, но Чарена не разувался, сперва не хотел останавливаться даже на несколько мгновений, а потом и вовсе ни о чем не думал. Просто шел сквозь водяную взвесь, ежился от холода, оборачивался то к Ники, то к Эше и слушал пути. Тонкие дрожащие нити звенели, ветвились, вели вперед.
Когда вдали показались очертания разрушенного дома, Ники сказала: «Я устала!», и побежала туда. Эша помчался за ней, а после приник к земле, крадучись обошел искрошившиеся стены, замер возле груды камней.
Чарена развязал рюкзак, достал флягу и завернутые в бумагу ломти хлеба – подарок врагов империи. Задумался об огне, – но даже в такое ненастье дым будет виден, может выдать. Ники взяла хлеб, но вдруг встрепенулась, сказала: «Подожди!» и полезла в сумку. Долго перебирала вещи, бормотала что-то, а потом вытащила прозрачный флакон. Вытряхнула на ладонь два белых кругляша, каждый не больше лесного ореха, и протянула один Чарене. «Это лекарство, – объяснила она. – Чтобы не заболеть. Только не раскусывай его, горькое. Запей водой!»
Мне нельзя болеть, так он хотел сказать. И тебе нельзя, и Эше, нам еще далеко идти. Только разве мою болезнь отгонят лекарства? Сколько их было, горьких отваров и сладких, дымящихся воскурений, тягучих смесей из меда и редких ягод. И только погребение и сон смогли одолеть болезнь, а никто из целителей не сумел, даже Карионна ничего не смогла сделать. Была она рядом в последние дни или только пригрезилась? Ведь как ни звал до того, не хотела перебраться в столицу.
«Что ты смотришь на него, Кьоники? – спросила Ники. – Давай ешь! Поможет, я точно знаю». Подняла флакон, взглянула на просвет и вздохнула: «Всего четыре штуки осталось. Ну ладно, может, раздобудем по дороге».
Чарена не знал, еда его согрела или белое лекарство, но после привала идти стало легче. Вскоре исчезла и морось, тучи отползли к южному краю неба, открыли закатное солнце. Оно окрасило багряным поникшую траву, вычертило длинные тени – неутомимые, шагающие к цели. Издалека донеслись протяжные гудки и знакомый шум поездов. Показалась дорога – пустынная, без машин, лишь лужи и комья грязи.