Тот подошел, опустился напротив, скинул на пол потрепанный рюкзак. Чаки прислушался, но не ощутил следов магии. Утреннее эхо не стихло, все звенело на краю сознания, – но не могло оно в такой близи заглушить дар и следы магических экспериментов.
Или могло? Тогда совсем все плохо.
Девушка в цветастом переднике поставила на стол второй стакан и тут же убежала, торопливые шаги смолкли за спиной. Пришедший посмотрел ей вслед. Чаки ожидал увидеть красные глаза, – как у лабораторной крысы или кролика, – но они оказались светлыми, не то голубыми, не то зелеными. Не разобрать.
– Ну что, давай знакомиться, – сказал Чаки и наполнил стаканы. – Как тебя зовут?
– Чарена, – ответил тот.
Чаки рассмеялся, тряхнул головой.
– Ну надо же! И я Чарена. Ты тоже Чаки?
Тот задумался, а потом сказал:
– Рени.
Говорил он странно, растягивая звуки. Певучий, незнакомый акцент. Наверное, стоило все же допросить этого Рени или просто поговорить с ним, раз он сидит такой бесстрашный. Но для начала – собраться с мыслями.
Чаки залпом осушил стакан.
5.
– Ну ты чего ждешь? – спросил тот, что сидел напротив. – Пей!
Так странно, дико было услышать от него свое имя, – будто посмотрел в зеркало, а там даже не выцветший призрак, а чужое лицо, ни одной знакомой черты. Что у них общего? Разве что возраст, да и тот разбит пропастью в тысячи лет.
Кто этот человек? Движения его были скупыми и быстрыми, взгляд то и дело скользил от окна к двери, проверял выходы. Темные волосы острижены совсем коротко, чтобы не падали на глаза. На вороте черной куртки блестел чеканный значок, а рукав окольцовывали разноцветные нашивки. Наверное, он наемник, хозяин своей судьбы? Нет, скорее воин, с детства привыкший подчиняться. Носящий чужое имя – урезанное до бессмысленного прозвища.
Незачем злиться на это. Мир так сильно изменился.
Чарена отпил и поперхнулся, – вино обожгло, вспыхнуло в горле, покатилось теплом по телу – словно круги по воде от брошенной гальки.
– Как огонь, – сказал он.
– Чистый эрв, – рассмеялся Чаки. – Осторожней!
Эрв. Вот как называлось это янтарное пламя. Ничего подобного Чарена не пил раньше, а ведь в столицу со всех концов империи свозили вино. Красное, тягучее, как кровь, и цвета первых утренних лучей, и золотистое будто полуденный свет. Но эрва не было ни в одной из бутылей, ни в одном из запечатанных кувшинов, – он возник лишь теперь, вместе с поездами, машинами и горючей смесью.
Второй глоток дался легче, – Чарена уже знал, чего ждать. Но все равно замер, прислушиваясь к жару, разгорающемуся, заполняющему сердце, вспыхивающему искрами нежданной радости. Можно ли опьянеть, выпив меньше стакана? Конечно, нет.
Спохватился, понял, что собеседник спрашивает о чем-то, настойчиво повторяет вопрос.
– Не понимаю, – сказал Чарена. – Плохо говорю.
– Да, я заметил, что ты слова странно произносишь, – согласился Чаки. – Ну так откуда ты? Я пару диалектов знаю, может, сумеем поговорить, как тебе проще. Какой у тебя родной язык?
– Лхатони, – ответил Чарена.
И тут же понял, – нет, не стоило говорить. Чаки усмехнулся, мотнул головой, сказал что-то, – весело, непонятно, – и вновь наполнил стаканы.
С каждым глотком пить было проще.
– Ну ладно, – сказал Чаки, – давай начнем по-другому. Что с тобой приключилось?
Чарена коснулся волос, попытался вспомнить слова. Они путались и разбегались, не желали звучать.
– Почему, – проговорил он наконец, – такой цвет?
Чаки кивнул.
– Болезнь, – сказал Чарена.
Это слово не пришлось искать – вспыхнуло само. Столько раз уже повторял его, столько раз видел на страницах книг в монастыре. Болезнь, единственное, что запомнили люди о первом императоре.
Собеседник нахмурился и, казалось, хотел заговорить. Но лишь вздохнул и отвернулся, взглянул в темную глубину зала. Оттуда доносился дребезжащий перезвон струн, смех, неразборчивый гул голосов. А здесь зависло молчание, растекалось в воздухе темной тоской. Будто сквозь века проникло дыхание прошлого и шептало без умолку: болен, болен, умрет, увлечет всю страну за собой.