– Отчет подашь позже, отдельно. Сейчас просто хочу тебя выслушать.
Чаки кивнул и начал говорить.
Адил слушал, не перебивая, и не понять было, что думает. Взгляда не отводил, смотрел бесстрастно, в полумраке глаза казались совсем темными, радужка сливалась со зрачком. Будто и не живой человек, а дух-оборотень или механическое существо из того фильма – как он назывался? Да, похож. Черные волосы падали на лоб, но виски были выбриты, в кожу впечатались следы электродов. В мочке уха мигал красный индикатор – издалека можно принять за причудливую серьгу. Так привыкаешь к Адилу, не удивляешься, а потом словно со стороны увидишь, и становится не по себе. Жутко же выглядит. Поэтому и с девчонками у него не ладится.
– Вот и все, дальше ты знаешь, – сказал Чаки.
– Что-то в нем было характерное? – спросил Адил.
– Внешность. – Чаки пожал плечами. – Утверждал, что из-за болезни. Еще он очень быстро опьянел – я подумал, это может быть побочным действием стимуляторов. Разговаривал плохо и сказал, что родной язык у него лхатони. На нем и заговорил потом.
– На древнем языке? – Адил усмехнулся и снова стал похож на человека. Наваждение схлынуло. – Напился и говорил на лхатони?
Бен облокотился о стол, подался вперед.
– Необычный лхатони, – сказал он. – Помнишь, Сеймор определил?
Да, точно. Вертолет еще не прилетел, они ждали в оцепленном приюте. Солдаты стояли в дверях, никого не выпускали из-за резной перегородки, опрашивали каждого. Сканди ходила по залу, прибор в ее руках гудел, пищал и потрескивал, – такие сильные следы оставила магия. Чаки чувствовал их на себе – огонь, раны, свет, боль. Как только паралич отступил, он дотянулся до рации, вызвал подмогу, но слишком поздно, колдун сбежал. Слова крошились, язык был как каменный, но Чаки снова и снова пересказывал Сеймору и Бену все, что случилось. «Как он говорил? – спрашивал Сеймор. – Что значит «странно»?» Чаки сумел повторить пару слов на лхатони – так, как их произносил беловолосый маг. И тогда Сеймор присвистнул и удивленно покачал головой.
Любовь к лхатони была одной из причуд Сеймора. Он учил древний язык по-настоящему, – не так, как в школе, – даже переписывался с известным профессором. И иногда смеялся: «Когда война закончится, пойду в науку».
Кто же Сеймора с его молниями отпустит заниматься лингвистикой.
– Сеймор сказал, это настоящее произношение, – проговорил Чаки. – Что считается, раньше так все звучало. Старый алфавит с какими-то долгими гласными, слогами... А теперь этому мало где учат, алфавит тот проходят, конечно, в университете, а произношение – нет.
– Очень хорошо, – сказал Адил.
Чаки откинулся на спинку кресла, взглянул в окно. Небо стало совсем светлым, и среди облаков, – белесых, розоватых, – проступали клочки синевы. Наверное, будет хороший день. Не то, что вчера: дождливый, страшный и сводящий с ума. В ясный день любую загадку распутать проще.
– Проверим все места, где преподают – и преподавали – такую форму древнего языка, – продолжал Адил. – Отследим всех, кто там учился. Думаю, их будет немного.
– И словесный портрет у нас есть! – подхватил Бен. Его голос звучал легко, вдохновенно, словно преступника уже поймали, опасность миновала. – Запросим архивы. Конечно, цвет волос у него мог измениться, но это легко скорректировать. Не может быть, чтобы одаренный с такой силой воздействия ни разу не попадал в наше поле зрения, наверняка есть и досье, и образец…
Я же самого главного не сказал, понял Чаки. Столько говорил, но ни Бену, ни Сеймору, ни Адилу не рассказал – думал, все и так знают! А откуда им знать, они же не чувствуют магию.
– Стойте, стойте, это же тот самый! – Чаки хлопнул ладонью по столу, и Бен замолчал, тревожно нахмурился. – Который разнес базу сепаратистов!
– Вероятно, – кивнул Адил. – Он был рядом, вряд ли просто совпадение.
– Точно он! – Чаки вцепился в подлокотник – хотелось снова ударить по черной поверхности, на этот раз кулаком, чтобы боль прошибла руку до локтя. – И не только там! Здесь в лесу была вспышка, еще летом – решили, природный выброс, а это он сделал! Та же магия, проявления разные, а на самом деле та же.
Чаки хотел объяснить, рассказать какая на вкус эта магия, почему ее нельзя ни с чем перепутать – как и любую другую! Но мысли спутались под взглядом Адила, оценивающим, спокойным. И таким же ровным был его голос.