Ни заклинания, ни знаки тут не нужны. Пока бьется сердце, все пути империи откликаются на зов.
– Что с тобой? – Голос Ники, встревоженный и быстрый, ворвался в мысли. – Кьоники! Тебе плохо?
– Нет, – ответил он и открыл глаза. Комната, рассеченная алым сумраком, казалась шаткой, пол качался, будто палуба корабля. А искра души все неслась на юг, городские теснины отступали, открывался простор полей. – Хорошо.
– Мне показалось, ты вообще не дышишь! – На лоб легла рука Ники, горячая, как ее ветер. Но воздух был спокоен, вихрь не проснулся. – Ты что, колдуешь?
– Да. – Слова выскальзывали и таяли. – Враги думают, я иду, и идут тоже. Далеко.
– Ты такой пожар только что устроил и теперь опять колдуешь? – Ники обхватила его за плечи, заставила сесть. – Ты вообще ничему не учился? Нельзя столько магии сразу, ты так все силы растратишь, ты уже вот-вот сознание потеряешь. Ты меня слышишь? Кьоники!
– Уже не Кьоники, – сказал он. – Давно не Кьоники. Я Чарена, и мне можно – я могу. И должен.
– Ну ты дурак! – Ники встряхнула его, заставила взять фляжку. Вода была холодной, без привкуса дыма и пепла. – Вот еще держи, я принесла, съешь.
Еда липла к рукам, вязла во рту патокой, нестерпимо сладкой. От этого мысли стали острее и четче, а стены перестали шататься.
– Все хорошо, – сказал Чарена и снова откинулся на пол. – Я здесь и там тоже. Но больше здесь.
Эша заворчал, ткнулся в плечо.
– Он говорит, нужно быть настороже. – Ники подалась вперед, огонь свечей затрепетал и разгорелся ярче. – Предатель жив. Тот тип, который нас подстерег, Эша про него предупреждал. Вот он жив.
Врага не убило пламя земли, раздутое ветром Ники? Как такое возможно? В груди шевельнулась тревога, пути дрогнули, отзываясь, – но Чарена сделал глубокий вдох, успокоил себя и их, вновь слился с частицей, бегущей на юг.
– Ты сказала, знаешь, кто он. – Собственный голос стал неузнаваемым, доносился издалека. – Расскажи.
Ники медлила. Молчал и Эша, лишь прижался тесней, лизнул запястье. Словно хотел утешить, сказать: «Я не предам». Но кого предал тот человек, кому прежде был другом? И отчего поднял оружие, но не нанес удар?
Ники встала, принялась бродить по залу, то исчезала в тенях, то появлялась. Алые отсветы озаряли ее, медью вспыхивали на волосах.
– Я про него много слышала, – заговорила она наконец. – И когда еще училась, и в дурке. Он сам без магии, без дара, но его напичкали всякими железками, приборами, и теперь он очень сильный, быстрый и видит… есть такая птица, которая ест мертвых, видит дальше всех, вот у него такие же глаза!
Глаза стервятника.
– Зачем? – спросил Чарена.
Не бывает людей вовсе без дара, не проще ли попытаться отыскать его, развить? Зачем уродовать тело, полагаться на приборы? Вот о чем Чарена хотел спросить.
Но Ники ответила о другом.
– Сейчас – чтобы ловить нас, не давать жить, как хотим, посылать на войну, а если никак не получается использовать, то запирать, и там… – Она споткнулась об эти слова, но тут же продолжила, голос стал резче и злее: – А потом, чтобы вовсе не нужна была магия, чтобы нас заменить, чтобы нас не было!
Разгадка опустилась свинцовым грузом, тяжелей, чем плиты гробницы.
Вот что случилось с империей, вот что нарушено, искажено, вот почему столько страха. Поэтому все повторяют, что нет дороги в столицу, – те, кто держат заклинателей в неволе, не пускают их к сплетению путей.
Через что еще придется пройти?
Я не остановлюсь. Исправлю все.
5.
Беспамятство отступало медленно, выворачивалось туманом, жалящей болью. С каждым мгновением она становилась все острее, вкручивалась в мышцы и кости. Адил знал ее, знал очень хорошо.
Боль ускоренной регенерации.
Сознание не желало возвращаться, мысли тонули в мутном тумане. Где он? В лаборатории? Неудачный эксперимент или плановая проверка регенерации? Так похоже, но этого не может быть. Он на задании. Оно провалено, чудовищно, безнадежно. Или нет?