– Чужая магия, – сказал он, закручивая штурвал шлюза с обратной стороны. – Но вспышка перемещается, уже на другом конце тюрьмы, у западного колодца.
И не стал отвечать на вопросы Мели, повел отряд вперед, сквозь затхлую темноту туннеля.
Позже до них донесся гул нового взрыва.
– Не останавливайтесь, – велел Чаки. – Мы на полпути к выходу.
2.
Ники плохо помнила, как они оказались в лодке. Все потому что еще в подвале школы, в полумраке бомбоубежища Кьоники сказал ей: «Спрячься, как ты уже делала, чтобы они тебя не нашли». Конечно, он не так сказал, – потерял половину слов, и вышло нескладно, но Ники все равно поняла. И ужасно удивилась! Значит, он увидел, прямо как Джедли, понял, куда она убегает. А все эти ученые со своими иголками и приборами так и не смогли догадаться.
Сначала она стала спорить. Ночью, в темноте, да еще после того, что сегодня было, – не получится спрятаться. И надо следить, чтобы Кьоники не растратил последние силы. Но он сказал, что будет рядом, и что Эша будет рядом. И все получилось, – хоть и не так, как обычно.
Сумрак бомбоубежища расступился, привел ее к фонтану. Солнце вспыхнуло на струях, голуби закурлыкали, захлопали крыльями, слетаясь на рассыпанное пшено. Но сама Ники осталась взрослой, а тело превратилось в полупрозрачную тень. А еще никого тут больше не было, ни одного человека. Из невероятной дали Ники слышала рычание Эши и голос Кьоники, видела качающиеся огоньки свечей, – будто смотрела с луны на землю.
Потом Кьоники сказал, что пора, и Ники пошла с ним. Эша бежал рядом, то и дело тыкался в ноги, будто проверял, тут ли она. А Кьоники держал ее за руку, вел вперед. Но где они шли? Она не видела.
Потому что оставалась в воспоминаниях о столице. Они изменялись и множились, ложились под ноги истертыми дорожками ковров, изгибались расписными стенами, сияли в хрустале люстр. Скрипели двери, качались вывески, узкие улицы встречали осенним ветром. Ники бежала по ступенькам, перепрыгивала трещины на мостовой, сворачивала в безлюдные переулки. Но с каждым шагом не только она сама, но и все вокруг теряло плотность, превращалось в кадры рисованных фильмов, распадалось. Все холодней и чище становился воздух, Ники глотала его, а потом вдохнула полной грудью – и вернулась.
Они плыли в лодке. Весла с мерным плеском опускались в воду. В разрывах облаков мерцали звезды, выглядывал месяц, серебрил волосы Кьоники и шерсть Эши. Ники посмотрела вперед и задохнулась от бескрайности мира.
Первозданный и темный, он простирался насколько хватало глаз. Черное русло реки прорезало его, терялось вдали. Пахло тростником и бегущей водой. Край луны то выскальзывал из-за туч, то скрывался в дымке, берега появлялись и гасли. И нигде не видно было огней: ни горящего окна, ни отсвета в небе, будто во всем мире и правда не осталось никого, только Ники, Кьоники и Эши.
– Город далеко, – сказал Кьоники. – Мы далеко.
Он продолжал грести, – весла ходили в уключинах, – и не сбивался с ритма, не останавливался, чтобы передохнуть. Будто это было самое привычное для него дело, то, чем он занимался всю жизнь. Наверняка у него завтра будут жутко болеть руки.
– У тебя так хорошо получается, – сказала Ники.
– Я жил, где река, – ответил Кьоники. Волосы падали ему на лицо, разлетались от движений. – Знаю лодки.
Разве в столице есть река? Должна быть какая-нибудь! Или нет? Странно, Ники помнила и улицы, и дома, и запрятанные дворы, а такую простую вещь забыла. Но не могла она забыть набережные и причалы! Значит, их и не было. Может, ручьи текли в трубах под землей, и все.
– Ты же жил в столице, – сказала Ники.
– Да, – отозвался он.
Объяснять ничего не стал, но ей и самой не хотелось говорить. Они плыли молча, течение несло их, подгоняемое ударами весел. Эша свернулся между скамьями, не говорил и не шевелился. Как будто подсмотрел за Ники и теперь тоже прятался. Вдруг есть приборы, которые чуют волков.
Мир тек мимо, по-прежнему безлюдный и бескрайний, но все же менялся. Воздух становился светлее, над водой блуждали клочья тумана, ширились, наливались белизной. Горизонт впереди бледнел, на глазах превращался в зарево – золотисто-алое, как вчерашний пожар. От мыслей об этом стало неуютно и зябко, и Ники поежилась, обхватила локти ладонями.