Кьоники греб теперь медленней, вполсилы, и осматривал берега.
– Остаемся здесь, – сказал он наконец. – На день. Плыть можно только ночью.
И река словно знала, что им нужно, – изогнулась, открыла песчаную отмель. Эша встрепенулся, поднялся одним движением и спрыгнул на берег. Лодка пошатнулась в ответ, накренилась, едва не зачерпнув бортом, и Ники вцепилась в скамейку. А Эша даже не оглянулся, замер, всматриваясь в туман. Потом запрокинул голову и завыл, отрывисто и ясно.
– Никого, – сказала Ники и только теперь поняла, что сердце бьется оглушительно, грохочет пульсом в висках. Все страхи прошедшего дня проснулись, рвались наружу. – Эша посторожит, предупредит, если кто-то появится.
Кьоники кивнул. Молча убрал одно весло, другим оттолкнулся как шестом, вогнал в близкое дно. Лодка качнулась раз, другой и замерла. Кьоники снял свои потрепанные спортивные ботинки, – дурацкая обувь, кто в такой ходит в поход, – и принялся закатывать штанины.
Ники вздохнула и тоже стала развязывать шнурки. Хорошо Эше, выскочил на берег, не замочив лап.
Вода была ледяной, и сердце прыгнуло, дыхание остановилось на миг. Но Ники стиснула зубы, помогла Кьоники вытащить лодку, перевернуть и прислонить к валуну. Получилось убежище – от реки загораживали заросли, высохшие стебли тростника и колючие ветви кустов. А с другой стороны раскинулось бездорожье, холмистая степь. А если прилетят вертолеты, если будут высматривать с воздуха?
Нет, нельзя об этом думать! Ники зажмурилась и забралась под лодку. Нашарила в сумке флакон с таблетками, – осталось всего четыре! – вытряхнула по одной для себя и для Кьоники. Он не стал спорить, запил лекарство водой из фляги и вытянулся на земле. Закрыл глаза ладонью – заслонился от утренних лучей, пробиравшихся в просвет между валуном и лодкой.
Ники думала, что не сможет заснуть сейчас, среди опасностей, на холодной земле. Но усталость растеклась по векам, увлекла в дремоту, в забытье без сновидений.
Но сон длился недолго – или так показалось? Эша заворочался, выбрался из-под лодки и улегся снаружи. В убежище было тепло, полоса света сместилась. Ники тихо вздохнула, перевернулась на другой бок. Уже чувствовала, как подступают сны, вспыхивают пламенем, надвигаются воем сирен, выстрелами и гарью. Но они распались из-за Кьоники, – он шевельнулся и позвал:
– Ники. – Коснулся ладони, и Ники почти дернулась в сторону, но передумала в последнее мгновение. Ничего он плохого не хотел, это было ясно. – Я сделаю – все будет правильно, хорошо. Везде в империи. Но в столице я хочу – мне нужна – твоя помощь.
Голос у него был такой измученный, и, конечно, куда ему без помощи! Ему приходится самые простые вещи объяснять и еще нужно следить, чтобы он не выкладывался так. Но только он говорил совсем о другом. И что с того, что ему не хватало слов? Кьоники мог бы сказать это на своем языке, а Ники все равно сейчас поняла бы его, как понимала волчью речь.
Он хочет, чтобы больше никого не держали взаперти в учебных центрах, не прятали в психушки, не заставляли участвовать в экспериментах. Хочет, чтобы магия не была клеймом, а слово «дар» не звучало как ругательство. Хочет все изменить.
– Конечно, – ответила Ники и отвернулась, вытерла слезы. – Я помогу.
– Спасибо, – сказал Кьоники.
Ники закрыла глаза, спрятала лицо в изгибе локтя.
Скорей бы, скорей бы оказаться в столице.
3.
Когда прогремел первый взрыв, Мари поняла, что все эти дни к ней подбирался страх.
Незаметный – заставлял вздрагивать от телефонного звонка, прислушиваться к шагам за дверью. Но стоило задуматься об этом, и не находилось причин для тревоги. Если бы Рени арестовали по дороге, то к ним бы уже пришли с допросом, а раз не пришли, значит, никто его не ищет. И нечего бояться, что он вернется. Уехал так легко, без сожалений. Наверное, другая дурочка уже подобрала его и приютила.
А ведь Мари думала, что влюбилась, была уверена, что станет тосковать ночами, не сможет сдержать слез. Но Рени уехал, и что осталось от этой любви? Только мутное чувство, будто оступилась, ошиблась, а в чем – не понять. Зато ее брат, Кени, всегда такой дерганный, боявшийся лишнее слово сказать при чужих людях, теперь успокоился. Утешал ее: «Ты все правильно сделала». Она и сама это знала.