– Страх, – тихо сказал Чарена. – Это страх.
Ники вздохнула и снова принялась водить по квадратам на скатерти. Коричневое окошко, желтое, рыжее, – полинявшая ткань, выцветшие краски. Сколько лет этому дому?
– Самое главное чуть не забыл! – Старик поспешно скрылся в коридоре. Донесся скрип – не то половица, не то ящик комода или крышка сундука. Эша скользнул следом. – Ничего, здесь-то вас не успели заметить…
Эшу старик совсем не боялся, – будто это был не кьони, а пес, свой, всю жизнь охранявший жилище. Бесстрашие и страх в одной душе и внешность под стать: глаза, выцветшие от времени, измученный голос, а движения точные, полные силы.
Старик подошел к столу, протянул что-то Ники.
– Опасно ходить без защиты, – сказал он. – Надень.
– Это амулет? – воскликнула Ники и схватила подарок. Чарена придвинулся ближе. В ладони у нее лежал круглый медальон, темный, виток за витком исчерченный знаками силы. Лишь несколько были знакомыми. – Джедли говорил мне про амулет, говорил, что нужно обязательно найти!
– Джедли? Неужели тот самый, Джедли Рейр? – спросил старик и тут же оборвал сам себя: – Без имен, вы же знаете, нельзя называть. Да, это амулет, он спрячет, если только не будешь использовать сильную магию. – И добавил, повернувшись к Чарене: – А у тебя ведь уже есть, все в порядке?
– Нету у него, – сказала Ники. – Он невидимый.
– Даже так? – Старик взглянул пристальней, а потом улыбнулся, почти мечтательно. – Как в сказках.
Чарена о многом хотел расспросить, но усталость расползалась по телу, мысли путались, а слова мешались друг с другом. Ники тоже примолкла, сидела, подперев голову руками. «Ложитесь спать, – сказал старик. – Завтра решим, как вам добраться в столицу, способ есть». Он постелил Чарене в той же комнате, на диване, а Ники показал крохотную смежную спальню. Пояснил что-то, но неразборчиво, быстро, – но Чарена понял, что кто-то жил тут прежде. Должно быть, дети. Где они теперь? Разъехались, странствуют, ищут свой путь, не навещают родной дом долго, слишком долго? Нет, здесь случилось что-то другое.
Ники оставила дверь приоткрытой и не погасила ночник, – его свет растекался по стене лунным отблеском. Чарена слышал, как она ворочается, видел, как шевелятся тени. Наверное, ей было страшно одной в крохотной каморке, мерещился лязг засовов, окрики тюремщиков.
– Я рядом, – сказал Чарена.
– Хорошо, – сонно отозвалась Ники и вскоре затихла.
Эша бесшумно подкрался к ее комнате, замер на миг, а потом обернулся, – глаза блеснули в полутьме. Чарена кивнул, и вместе они тихо вышли в коридор.
Старик сидел на крыльце, смотрел, как бьется пламя свечи в кованом подсвечнике. Под крышей тихо перекликались колокольчики, – тусклые, не украшенные ни знаками заклятий, ни молитвенными лентами. Эша застыл, готовый сорваться с места, умчаться в ночь.
– Волку тесно в доме? – спросил старик. – Но гулять здесь надо осторожно.
Продолжил, – но Чарена понял лишь «не подходить» и «будут стрелять». Он кивнул, опустился на крыльцо, обнял Эшу и прошептал:
– Ступай чутко, беги от людей, беги как ветер, и возвращайся в темноте, до восхода солнца.
Эша заворчал, соглашаясь, ткнулся в лицо, и Чарена разжал руки. Всего одно мгновение – и кьони слетел по ступеням, растворился во тьме.
– Лхатони, – удивленно сказал старик. – Ты говорил с ним на лхатони. Раньше мы все учили древний язык, не так, как теперь учат, по-настоящему, стыдно было не знать… Но я уже столько забыл. А ты так хорошо разговариваешь, где ты учился?
– Это мой язык. Говорю с детства. – Нужно ли открыть больше, нужно ли рассказать обо всем? Так мучительно этого хотелось, но рано, не время. Только об одном не смог промолчать. – Меня зовут Чарена. Хочу, чтобы вы знали.