Внутри сам собой зажегся свет, загудел вентилятор. Ники не стала входить, и йирга тоже не переступил порога, лишь махнул рукой, показывая:
– Мастерская.
Окон там не было. Вдоль стены тянулся стол, над ним мерцали кристаллы-усилители. На полу громоздились пронумерованные ящики. Воздух казался звенящим, ярким, – значит, тут все время колдуют, это и без приборов и без особого чутья было ясно.
– Здесь я работаю, – объяснил йирга. – Мне привозят заготовки. Раз в пять дней приезжает грузовик, забирает заряженные детали, везет в столицу.
Ники закусила губу, стиснула амулет на груди. Сердце билось часто-часто, ветер клубился в нем, еще миг – и вырвется, завоет под крышей, разметает все в мастерской.
– И вы нам поможете? – спросила Ники еле слышно. – Забраться в этот грузовик?
– Конечно, – ответил йирга и улыбнулся, устало и грустно. – Зачем еще я здесь, зачем так долго работал на них?
Весь день Ники не находила себе места. Часы тикали, минутная стрелка ползла еле-еле, а мысли бурлили. Даже спрятаться в воспоминаниях не удавалось, – знакомая лестница и край фонтана едва успевали показаться и тут же распадались под шквалом предвкушения и страха. До столицы рукой подать, а Ники не могла представить, как окажется дома. В голову лезли разговоры, почти забытые, из первых лет в учебном центре. «Зачем тебе туда? Никого там нет, всех оттуда выгнали». Зачем, зачем? Стоило задуматься об этом, и в глазах темнело, хотелось вскочить и бежать, не разбирая дороги. Амулет помогал отвлечься – чуть-чуть. Ники стискивала его, он ледышкой впивался в ладонь.
Эша пытался ее успокоить. Говорил, что вокруг все тихо, никто их не преследует, врагов нет. Не мог понять, что Ники совсем не этого боится! А чего?
Кьоники молчал больше обычного. То бродил по комнатам – совсем как Эша, – то стоял у окна. И вдруг оборачивался, подходил к Ники, но ничего не говорил. Лишь смотрел, и в его морских глазах качались беспокойные тени. Он тоже хотел скорее добраться домой.
Йирга вернулся из мастерской только вечером. Зажег торшер, опустился в кресло, и на душе у Ники стало спокойно. Она забралась с ногами на диван, Кьоники растянулся на полу возле Эши, – и, казалось, они тысячу раз уже так собирались вчетвером, слушали тиканье часов, смотрели, как темнеют окна.
А потом Кьоники приподнялся на локте, взглянул на йиргу и спросил:
– Ваша семья – где они?
Как будто не знал, что нельзя о таком спрашивать! Нельзя, нельзя, вдруг не осталось хорошего в прошлом, вдруг вспоминать больно? Йирга качнул головой и тихо сказал:
– А ведь я никому не рассказывал. Всей правды – никому.
Ники испугалась, что теперь повиснет молчание, неуютное и промозглое. Но йирга заговорил снова.
Его голос менялся, то сбивался, то становился глубже. Иногда, будто спохватившись, йирга медлил, вставлял одно-два слова на древнем языке – чтобы Кьоники было понятней. Тот кивал, но слушал внимательно, не перебивая.
– Сразу после революции мы не верили, что это надолго. Переворот, выборы в правительство – это многие поддерживали, но контроль над магией? Ничего не получится, я тоже так думал, нужно просто подчиниться на время, затаиться. «Жди сигнала», так мне сказали, и я ждал. Проходил эти обследования, проверки, повторял лозунги. Новая власть считала, что у меня редкий сильный дар, а что я умею делать амулеты, не догадались. Столько лет они исследуют, а до сих пор не знают, что можно прятать магию. Я помогал, кому мог. Так и встретил свою жену, дар у нее был слабый, она с амулетом проходила мимо приборов, стрелки даже не дрожали. Но она не подозревала, что я жду сигнала, жду, когда начнется восстание. А наша дочь и вовсе ничего не знала – думала, что носит семейное украшение, безделушку. Она так верила во всю эту чушь, в разговоры о свободе! Спорила со мной, убеждала, что магам нельзя давать власть. Думаю, она о многом догадалась, но не выдала меня. Просто однажды сбежала, оставила амулет на столе.
На столе в комнате, где я спала, поняла Ники. Рядом с тетрадками.
Она закусила губу, заставила себя слушать дальше.
– ...Пошла добровольцем на фронт. Прислала письмо: у нее нашли дар, учат пользоваться, она сможет сражаться магией. Через два года сюда приехал офицер, рассказывал, что она погибла в битве за порт в устье Ратары. «Героический прорыв», так теперь называют это сражение. – Он замолчал, и Ники боялась пошевелиться. Но йирга вздохнул и продолжил: – Моя жена этого не вынесла. Говорят, мы сходим с ума от силы, от избытка магии, но на самом деле, это все от боли. Нута сдалась. Она пошла к ним, сказала, что чувствует в себе дар, попросила забрать ее. Тогда еще лаборатории только строились, и она согласилась на эксперименты, добровольно. Но тоже не выдала меня. Знаете, что ужаснее всего? Они считают, что это я уговорил и жену, и дочь сдаться им. Что я полностью на их стороне. А я ждал, ждал все это время. Сначала надеялся, что Лити вернется с фронта, потом, что Нуту отпустят из лаборатории. И ждал сигнала, а его не было, и никого не было, некому было рассказать.