Он захлебнулся последними словами, смолк. Ники яростно мотнула головой, – слезы заволокли глаза, все двоилось и мерцало.
Кьоники поднялся, замер светлой тенью посреди комнаты.
– Вы ждали нас, – сказал он. Так отчетливо, ясно. – Я рад, что вы ждали.
Ники сорвалась с места, выбежала в коридор. Дверь гулко хлопнула за спиной.
Слезы душили, рвались наружу, и никто, никто не должен был увидеть их.
4.
Чаки не думал, что окажется в столице. Куда угодно могли отправить, в другую лабораторию, на фронт, на военную базу в глуши. Когда прилетели вертолеты, он даже ни о чем не стал расспрашивать: забрался внутрь, пристегнулся и рухнул в тяжелый, беспамятный сон. А потом открыл глаза и увидел внизу закрытую зону.
До того он был столице три раза. Один раз во время учебы, а потом еще дважды: на опознании одаренных и на проверке следящих приборов. «Устройствам пока до тебя далеко, – разработчик сказал это почти с восхищением, как будто и не переживал за свои железки. – Они чувствуют силу магии, а ты различаешь оттенки». Тогда Чаки дали увольнительную на целый день – и сопровождающего, конечно. Тот сперва казался замкнутым и мрачным, но вскоре подобрел. Они бродили по заброшенным улицам, читали вывески, покосившиеся и выцветшие, вспоминали старые фильмы и пытались угадать, где их снимали. А потом напились на ступенях центральной библиотеки, – ее тяжелые уступы громоздились друг на друга, напоминали гробницу.
Он подумал тогда: вся столица как кладбище. От этой мысли замутило, она мучила и не отпускала. Улицы как иссохшиеся русла, вместо неба – дым заводских труб, а дома – скорлупы, опустевшие или переделанные под казармы и склады. Но в мертвых стенах, в камнях и в воздухе жила магия. Следы взлетали, перечеркивая друг друга: свежие, яркие, и дрожащие, едва различимые. А за ними проступало что-то еще, – как дальний гул урагана. Чаки старался отвлечься, не слышать его.
Зачем республике столица старой империи? Гражданских отсюда выселили, так почему же правительство и военный штаб остаются здесь, зачем для них построили четыре высотные башни? Те не спали ни днем, ни ночью: хищно блестели металлом, тянулись к небу, вгрызались в землю, уходили в глубину.
В этой глубине Чаки теперь и оказался – вместе со своим звеном. Больше никаких ограничений, снова признан пригодным к службе.
Это же хорошо, в который раз сказал себе Чаки. Никто ни о чем не догадался.
Офицерские казармы тут походили на бункер. Узкая комната с металлическими койками в два яруса и тесный зал, забитый аппаратурой и мониторами. Между столами примостилась электрическая плитка, рядом поблескивала жестянка с растворимым кофе. Его сколько не насыпай, вкус остается разбавленным и кислым. Но Чаки пил уже третью чашку – все равно ничего крепче не было.
– Тебя должны наградить, – сказала Сканди.
Чаки обернулся к ней, – но нет, она не издевалась. Сидела, облокотившись о стол, на левой руке белела повязка, прятала след ожога. Хорошо, что ее не накрыло, как Адила. Чаки его едва узнал, ни волос, ни бровей, все сгорело, лицо в рубцах и алых пятнах. А ведь наверняка на нем все заживет быстрее, чем на Сканди.
– Да ладно, – сказал Чаки. – Отлично обеспечил безопасность, странно, что под суд не отдали.
– Ты выполнил задачу, – возразила Сканди. – Вывел всех из своего сектора.
Всех… Получилось ли и как разузнать об этом? Лишнее слово – и он выдаст себя.