Ники дернула Чарену за руку и кивнула вглубь зала:
– Вон там другой ход.
Чарена всмотрелся, пытаясь различить скрытую дверь, лестницу или лаз в полу. Ничего, только нагромождение железа и камня.
Ники не стала объяснять, – согнулась, проскользнула под огромной катушкой. Чарена последовал за ней. Рюкзак зацепился за деревянный край, бобина качнулась – вот-вот покатится, – и пришлось прильнуть к полу. В его грубой толще жили пути, они текли повсюду, воздух звенел.
– Вот! – выдохнула Ники.
Чарена выпрямился и наконец-то увидел.
Над ними висела труба – широкая, как в плавильне. Зияла темным распахнутым зевом, внизу превращалась в желоб, где блестели перекладины-ступени. Ники уже взобралась на ящик, ухватилась за ближайшую скобу.
– Нет, – сказал Чарена. Ники обернулась, упрямо мотнула головой, и он объяснил: – Не знаем, что там. Я первый. Ты после.
Ники нахмурилась, а потом шепнула:
– Ладно. Только тише, и не колдуй.
Ступени шли часто, тянуться не приходилось, потрескавшиеся подошвы ботинок мягко ступали со скобы на скобу. Ладони саднили – не зажили после речной дороги. Совсем отвык от лодки, с первых дней империи не садился за весла. Долгий срок – и еще восемь тысяч лет.
Лестница кончилась, оборвалась пустотой. И не рассмотреть, что вокруг, – темно, снова темно, как в машине, что привезла их в столицу. Чарена осторожно провел правой рукой, нащупал изгибы. Да, труба больше не карабкалась вверх, висела над землей. Нужно предупредить Ники, но не разнесется ли эхо гулом?
Чарена взобрался на излом, наклонился, молча помог Ники подняться.
Здесь можно было встать в полный рост, не задев покатого свода. Темно и тесно, – но не перепутать с гробницей. Склеп построили у дальних рубежей, в самой тихой земле, а тут сила бурлила, кипела.
Но не в полную мощь.
Чарена коснулся стены и двинулся вперед. Ники шла следом. Он едва слышал шаги, но чувствовал, – она совсем рядом. Восток оставался справа, труба огибала столицу, тянулась по краю. Хотелось разбить железную стену, выбраться наружу, и Чарена сдерживал себя, снова и снова.
Тьма посерела, распалась на тени и пятна. Потом появились круглые окошки, – одно, второе, третье. Чарена заглянул в них на ходу, увидел лишь линии крыш и башни вдали. Труба впереди казалась светлой, бесплотной, – может быть, пропадает там? Но воздух был прежним, жестяным и затхлым, ни намека на свежий ветер.
Шаг, другой, – и Чарена понял. Труба не исчезла, лишь стала прозрачной. Мутное запыленное стекло выгибалось, искажало мир. Безжизненный и серый, он раскинулся насколько хватало глаз, опутанный клубами дыма.
Что стало с моей столицей?
Пути откликнулись, загремели в сердце.
– Давай отдохнем, – попросила Ники. – Дальше надо быстро, чтобы нас не заметили…
Они сели у границы стекла и металла. Чарена развязал мешок, передал флягу с водой Ники. Она запрокинула голову, сделала глоток. Волосы рассыпались по воротнику чужой куртки, – казались медными в пепельном свете.
– Что-то нам рассказывали… – Голос Ники был не громче шелеста. – Для чего нужны эти трубы, перевозить или передавать по ним, не помню. Знаешь, – она замерла на миг, взглянула сквозь прозрачный пол, – странно, я же здесь жила, а все незнакомое.
Город простирался внизу, скрытый паутиной проводов и уступами крыш. Но под этим мороком жила степь, горячая и дикая. Кьони носились среди высоких трав, появлялись и исчезали из виду.
И пылал узел путей, сердце империи.
– Мне все знакомое, – сказал Чарена.
Глава 14. Столица
1.
Земля помнила его. Сила вскипала от каждого шага, расходилась кругами, прибоем окатывала стены.
Лишь с высоты столица казалась размытой и серой, но стоило спуститься по гнутым скобам, – и все изменилось. Блестели шпили над крышами, небо отражалось в стеклах, дробилось в осколках и острых гранях. То здесь, то там улицы крест-накрест разгораживали синие и красные ленты. Порой яркие, хрустящие и скользкие наощупь, но чаще блеклые, размякшие от дождей и снегов, провисшие до мостовой. Ветер терзал их и путал.