Чарена нырнул под надломившуюся ветвь, оказался рядом с Ники и заглянул в пролом.
Сперва увидел лишь солнечные блики вдали, блеск стекла и металла. Четырехгранные башни вонзались в небо – ровные, как опоры заклинательного круга, вытесанные единым взмахом. Сердце заколотилось быстрее, пути задрожали в такт. Чарена повернулся к Ники и сказал:
– Там был мой дом.
Голос потонул в неумолкающем грохоте, но Ники, должно быть, прочла по губам. Кивнула, начала отвечать и тут же нахмурилась – догадалась, что Чарена не понимает. Вновь подтолкнула к разлому, указала вперед.
За стеной и правда раскинулась площадь. Огромная, такую и ночью не пересечь тайно, луна выдаст, вычертит тень на брусчатке. А сейчас, при свете дня, вдоль стен чернели шеренги воинов, огромные машины перегораживали устья улиц, небо полнилось гулом лопастей.
А посреди площади стояла гробница.
Чарена зажмурился, мотнул головой, отгоняя наваждение, взглянул снова. Гробница не исчезла.
Уступы громоздились друг на друга, ярус за ярусом. Окон не было видно, лишь лестница карабкалась к вершине пирамиды. Кто покоится там, кто ждет исцеления в колдовском сне?
Но камень стен и ступеней не отливал лазурью и изумрудом. Песчаная буря в сером зимнем небе – такой был цвет у пирамиды. И со второго уступа смотрела надпись, огромные темные буквы. Сперва шло незнакомое письмо, потом нынешнее, а с самого края – лхатони.
Чарена сощурился, загородился от бьющих наискось лучей солнца и прочел: «Великий книжный чертог».
Дом Слов, вот что это за место! Неужели книги покоятся там, как в склепе?
Ники затрясла за плечо, ее голос прорвался сквозь отдалившийся рев небесных машин.
– Оттуда... под землей... в самый центр... мне говорили...
Чарена хотел покачать головой, переспросить – и замер. Конечно же, он мог догадаться и сам!
Нет дворца, но судьбой империи правят из столицы. Там, в четырехгранных башнях скрываются властители и полководцы. Но под любой крепостью прорыты тайные ходы, подземные коридоры и кладовые. Эти ходы тянутся далеко, до обрыва над рекой, до безлюдных степных холмов. И где-то в Доме Слов есть лестницы и колодцы, ведущие к сердцу столицы.
Нужно забыть о мареве болезни и гробнице под сияющим небом, нужно забыть, как похожа на нее эта пирамида. Он так близко, тень прошлого не сможет помешать.
Но сначала нужно прорваться через площадь.
Гремящий стрекот вновь окатил, оглушая. Чарена обернулся к Ники и крикнул, не надеясь, что она услышит:
– Дай мне ветер!
Ники поняла.
2.
Все случилось так быстро.
Сначала пропали звуки, их смел взрыв силы. Раскаленная, белая, она ударила с земли, и Чаки вцепился в подлокотники, сжал зубы, чтобы не закричать. Решил, что оглох: наушники опустели, ни переговоров, ни треска и шума помех. Но сделал вдох, другой и сообразил, – мотор грохочет по-прежнему, лопасти не умолкли.
Люди в машине озирались, стучали по наушникам, пытались докричаться друг до друга. Со своего места Чаки видел край приборной панели пилотов, она была темной, ни один индикатор не горел.
В иллюминаторе сверкнуло. Чаки зажмурился, но под веками отпечатался негатив – ослепительно-черные зигзаги молний. Кабину качнуло, мотор закашлялся, завыл. Боль, мучительная и влекущая, водоворотом закружилась в груди. Умру, успел подумать Чаки, и тут кто-то схватил его, встряхнул за плечи.
Чаки распахнул глаза, увидел Сеймора. Конечно, он же сидел рядом! Пол кренился, вертолет шел вниз, пахло озоном и жженым пластиком. Снаружи вспыхивали молнии, близкие и страшные. Чаки заметил, что руки Сеймора дрожат, почувствовал жалящие электрические искры на кончиках его пальцев. Сдерживается, понял Чаки. Закрывается, чтобы не отдать свою силу шторму, не стать его частью.