Спор прервали хлопцы. Пришел сначала Малец, потом Ярошка с Антоновичем.
Стали ужинать. Один Рак не садился за стол.
— Иди есть, Профессор,— пригласил его Антонович.
— Не хочу. Мне сейчас на вокзал.
— Профессор едет осчастливить своих родителей,— серьезно сказал Ярошка.
— По крайней мере, отдохну от твоих заумных афоризмов.
— Врежь ему, Профессор, врежь! — подзадоривал Малец.
— И тебе могу врезать, не только ему,— оборвал его Рак.
— Ей-богу, такой Профессор мне больше нравится, чем тот, постный, кислый и еще какой хочешь.
— Несоленый, зеленый, несмачный, неудачный,— стал рифмовать Малец.— Только зачем же он пять лет прикидывался таким ягненком? Таким уж монахом?
— Боялся стереть язык о зубы. С вами спорить — что воду в ступе толочь,— сердито пробубнил Рак, копаясь в тумбочке.
— Неправда, Профессор, споры полезны. Они оттачивают язык, тренируют память, учат образно мыслить, экспромтом изрекать великие истины. Но все это тебе недоступно, как евнуху любовь.
Рак, будто его стукнули в спину, выпрямился. Он был белый, как полотно, губы его кривились и вздрагивали. В руках он сжимал граненый стакан.
— Ну, болтун несчастный! — Он замахнулся стаканом, но не запустил его. — Ты мне за все заплатишь! Больше я не буду терпеть...
Он крутился, чего-то искал, бросил в тумбочку стакан, схватил полотенце и выбежал из комнаты.
Ярошка сидел и только моргал глазами. Для него это было как гром с ясного неба.
— Просыпается потухший вулкан,— глубокомысленно сказал он наконец.— Вот это чудо!
— Ничего тут чудного. Человек почувствовал силу. Вот и все,— сделал вывод Малец.— Ты теперь учитель, а он аспирант. У кого большая перспектива? У него. А ты хочешь с ним запанибрата.
— Может, и не в этом дело,— вмешался Русинович.— Он, и правда, обижается на нас за все эти колючки... Он серьезный человек, с ним надо было бы поделикатнее... А мы...
— Пехота! Он просто человек без чувства юмора. А это признак ограниченности...
Скрипнула дверь, вошел Рак. Ни на кого не глядя, он бросил на свою кровать полотенце и стал надевать шинель — черную железнодорожную отцовскую шинель, надел шапку с опущенными ушами, взял в руки чемодан и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. От удара дверью со стены посыпалась штукатурка.
Все с облегчением вздохнули.
— Профессор еще покажет себя,— первым нарушил тишину Малец.
— Почему ты так плохо думаешь о человеке? — За глаза Антонович всегда защищал Рака перед товарищами, а в глаза и сам любил подпустить шпильку, да не только Раку, но и любому из тех, кто был в комнате.
— Ты поэт, тебе присуще видеть в людях только хорошее. Но, к сожалению, не только добром богаты люди, особенно такие, как Рак.
— Ты думаешь, что Рак плохой человек? — нарочито наивно спросил Антонович.
— Говорят люди: не старайся показать, что ты глупее, чем есть на самом деле. Надеюсь, ты не Рак и не обидишься иа меня за это,— предупредил Антоновича Ярошка,— Я не говорю, что хорошо разбираюсь в людях, однако я не хотел бы сидеть в одном окопе с Профессором.
— А ты забыл, что Профессор как раз сидел в окопе в то время, как мы, за исключением Мальца, сидели на печи и грели плечи,— напомнил Русинович.— Очень трудно сказать, как повел бы себя каждый из нас перед лицом опасности.
— Тот факт, что он был в партизанах, еще ни о чем не говорит.— Ярошка прошелся по комнате, заложив руки в карманы брюк.— Просто стечение обстоятельств, а не сознательный шаг. В жизни и не такое бывает. Я говорю о натуре человека, о том, что в нем заложено.
— А кто на это смотрит? Может, один ты? — спросил Русинович.— Ведь во время распределения его не послали на Полесье, как тебя, а оставили в аспирантуре. Анкета — большая сила, чем твоя натура.
— Ты, Старик, видно, обиделся на комиссию, что тебя не взяли в ученые, а тоже послали на родину?
— Я? Ничуть. Я для науки не подхожу. Если бы мне Профессорову голову да еще твои нервы, тогда согласен. Я удивляюсь только, почему тебя и Мальца не взяла. У вас же тоже анкета в порядке, одна только оккупация.
— Я вам объясняю, как староста курса,— вмешался снова Антонович.— Помните, на третьем курсе что было? Вы, Малец и Ярошка, и «искатель правды» Кулик подавали заявление ректору университета?
Это была довольно шумная и неприятная история. Малец, Ярошка и Кулик подали на имя ректора заявление, в котором жаловались на низкое качество преподавания и называли фамилии преподавателей. Подписаться под заявлением больше никто на курсе не захотел. Русинович не подписался, так как считал, что такое заявление должны подписывать только отличники, а еще потому, что был вообще против этой авантюры, которая ничего хорошего не сулит. Как и оказалось, тогда это расценила как попытку дискредитировать кафедру литературы, а инициаторы письма едва не поплатились исключением. Кулик, который как раз переходил на заочное отделение, взял на себя всю вину и этим выручил товарищей.