Привокзальный сквер в любое время дня как улей. Все скамейки забиты людьми с узлами и чемоданами, тут полно беспокойных и суетливых пассажиров. Прямо на траве расположилась группа инвалидов. Одни дремлют на узлах, другие о чем-то спорят. Все разогретые солнцем, загорелые до черноты. Видно, есть и подвыпившие — жесты у мужчин резкие, порывистые, говорят громко, крикливо. Рядом лежат костыли, протезы.
Здесь и женщина с костылями, без ноги... О боже! Можно еще смириться с судьбой инвалида-мужчины — они нередко возвращаются с войны то без ноги, то без руки, искалеченные. Но женщина!.. Мать! Это никак не укладывалось в голове. Женщина, созданная самой природой для высокой святой миссии — быть матерью, рожать и воспитывать детей,— она инвалид... Кто за это в ответе? Кто?..
— Гриша! Очнись! — слышится голос. Это Галя. Она стоит возле скамейки.
Русинович какое-то время непонимающе смотрит на нее, потом нехотя встает и берет ее под руку. Она выдергивает руку.
— Не надо, прошу тебя. Тут столько народу...
— Вдруг кто увидит... Правда? — поддевает ее Русинович.— Будут смеяться, донесут ректору, что его студенты разрешают себе такие вольности...
— Ты не остроумен. Поэтому с тобой порою бывает скучно...
— Спасибо за откровенность... Но что делать? Курсов таких пока что нет, и я не знаю, как быть дальше.
— Курсы не помогут, остроумным надо родиться.
— Это так. Но ведь живут на земле и молчуны. И последних больше. Куда им деваться?
— Куда хотят. Но я таких не люблю. Мне нравятся люди вроде артиста Алейникова... Ну, еще как Марк Бернес или Крючков.
Русинович помолчал, потом сказал сквозь зубы:
— А меня интересует совсем обратное смеху.
— Что именно?
— Плач.
— Вот как? — удивилась Галя.
Подошел трамвай. Народу было много, они едва втиснулись. Течение вынесло их вперед, они стали у выхода, держась за поручни. Руки их соприкасались, и Галя все время отодвигала свою руку, а Русинович нарочно придвигал свою. Галя тогда сердито сверкала на него глазами, шутливо била его по руке.
Наконец они вышли из трамвая, молча двинулись через старое запущенное кладбище к озеру.
— Ты видела инвалидов в скверике у вокзала? — спросил Русинович, осторожно беря Галю под руку,
— Ай, лучше не надо об этом...
— Почему?
— Потерянные люди!
Русинович не согласился с ней, но не хотел сейчас спорить. Он немного помолчал, однако не смог переключиться на другое.
— Напрасно ты так считаешь,— будто, споря уже не с Галей, а с самим собой, заговорил Русинович.— Ты внаешь, на нашем факультете учится парень, у которого нет ноги и обеих рук. Но если бы ты видела, какой он чистый, опрятный,— не верится, что калека. И все умеет делать сам...
— Не верю я в такое чудо,— стояла на своем Галя.
— Какое же тут чудо, если это так и есть?
Они перешли плотину, направляясь к лодочной станции. Пришлось выстоять длинную очередь — в погожие дни лодки нарасхват. Галя начала нервничать.
Солнце жгло неимоверно, и вода манила к себе прохладой, а тут надо было стоять в очереди. Наконец Русинович отдал свой паспорт, получил квитанцию и пошел брать лодку, а к ней и весла.
Они вошли в лодку. Русинович оттолкнул ее от пристани, вывел на свободное место.
— Ты веришь в приметы? Гляди, чертова дюжина.
— Я и не заметила,— равнодушно сказала девушка, однако наклонилась и посмотрела на борт, где красовались цифры.— Думаю, шторма не будет и нам ничего не угрожает?
— Кто внает... Буря бывает и в стакане воды,— задумчиво ответил Русинович.
— А ты боишься?
— Той, что в стакане, не боюсь, но не люблю. Давай лучше загорать,— предложил Русинович.
В ярко-красном купальнике Галя стала еще привлекательнее. Руки у нее были полные, гладкие, кожа нежная, под купальником вызывающе торчали острые груди.
— Этот купальник тебе к лицу.
— Что ж, это приятно. Буду в нем чаще... ходить...
— Я не против, но нас оштрафуют...
— Расплачиваться будешь ты!
Галя сидела напротив него, на корме, смотрела по сторонам, щурила темно-серые глаза, будто кого-то искала. Это занятие ей скоро, видно, надоело, и она сказала Русиновичу:
— Дай я сяду на весла. У тебя они не так ходят.
Они поменялись местами, лодка качнулась, Галя вскрикнула. Русинович успокоил ее:
— Не бойся, тут мелко.
Веслами она работала хорошо, то пружинисто выпрямляясь, то подаваясь назад, посылая весла вперед; лицо раскраснелось, волосы падали на глаза, и она откидывала их резким взмахом головы.