Соленый – Данил Солонов – родился в Чегдомыне в 1940 году.
Отец и мать его познакомились при весьма необычных обстоятельствах. До Великой Отечественной они оба отбывали сроки в колониях, расположенных в районе Дуссе-Алиня. И надо ж такому было случиться, чтобы именно в те годы поступило распоряжение Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза: призвать комсомольцев-добровольцев на сооружение железнодорожного пути Известковая – Чегдомын.
Комсомольцев призвали. Но те оказались большими специалистами пить водку и горланить лозунги типа «Даешь пятилетку в три дня!». А также писать отчеты в Москву, что, мол, окончание строительства не за горами. В результате, когда до сдачи объекта в эксплуатацию осталось несколько месяцев, все дружно схватились за головы. Что делать?!
И тут вспомнили (не перевелись умные головы!), что рядом скучают без дела заключенные. Эка невидаль – лес валить с утра до ночи! А как настоящей работы нюхнуть, слабо?
Не слабо оказалось. Вырубили просеку. Протянули линию полевой связи. Выстроили контрольные пункты. Что ж теперь? Всего ничего! Начать и кончить. И приступили к укладке путей. А тут, как назло, каменная глыба по трассе. И не обойти ее стороной, потому как везде болота непролазные.
Остается одно – рубить тоннель. А как рубить? Комсомольцы не просыхают, да и сматываться из таежной глуши потихоньку начали: иссякла тяга к романтике. Ешкин кот, а зеки на что?!
Одним словом, чтобы ускорить процесс, по обе стороны каменной горы выстроили два лагеря – женский и мужской.
– Слушать сюда, бродяги! – хрипло орал на морозе начальник мужской колонии. – Вот горка перед вами. С этой стороны вы долбите, а с той – мамки ваши воровские. Как только дыру в горе прорубите навстречу друг дружке, так три дня дам вам посношаться до блевотины.
– Подмываться, курвы! – вещал начальник женской зоны. – Рубите гору! Вам навстречу мужики идут! Целки посрывать есть охочие?
Целок, а если выражаться нормальным человеческим языком, – девственниц, понятное дело, не было. А охочие до мужской ласки нашлись.
Денно и нощно гудела тайга. Кайла нещадно рубили каменную породу. Заключенные тоннами жрали сосновые иглы, чтоб цингу подлечить да силенок поднабраться. Дохли под обвалами и просто с голодухи. Мужики лезли в гору поверх тоннеля, желая поскорее добраться до женщин. И неизменно попадали под пули охранников.
И вот долгожданный день настал. Проходки осталось всего несколько метров. И каждый ждал от этого дня чего-то необычного, чего-то сказочного.
Но вновь загудела тайга. Топотом солдатских сапог. Полк НКВД особого назначения прибыл вовремя.
В тот самый момент, когда проходка была завершена и женщины кинулись к мужчинам, а мужчины – к женщинам, зазвучали ружейные и автоматные выстрелы. Чекисты не жалели патронов и били прицельно, отсекая зеков. Половина из них нашла смерть в тоннеле. Остальных быстро разогнали по своим баракам.
В тот день отец Соленого и увидел белокурую девчонку. Не рискнув идти под огонь, так до нее и не добрался. Успели лишь обменяться парой-тройкой слов.
– Когда на волю?
– Через год откинусь!
– И мне – через год! Солонов – моя фамилия! Из Чегдомына!
А через год встретились. И стали вместе жить. Не регистрировались, не венчались. Отец работал на шахте. На шахте и спер что-то. Судили в Хабаровске. Дальше – вновь зона. Только теперь далеко отправили, на Колыму. Там отец и помер от туберкулеза. Помер, не узнав, что в Чегдомыне у него родился сын, которого мать назвала Данилом…
– Соленый, – Монах не отставая шел следом, – я смотрю, ты места здешние как родные знаешь. Откуда?
– Оттуда! – оскалился Соленый. – Они и есть родные.
– Чего, правда родился здесь? – удивился Монах.
– Правда.
– Никогда бы не подумал!
– А ты не думай. Топай себе. Черемшу вон жри. Видишь хоть, под ногами?
Ни черта Монах не видел. А Соленый умудрялся на ходу разглядеть тоненькие стебельки, которые, как он знал, напоминают по вкусу чеснок.
– Думаешь, уйдем? Не поймают они нас?
– Не ссы, интеллигент! Выберемся. Еще по Ленинграду твоему погуляем.
При упоминании о Ленинграде у Монаха защемило сердце. Иннокентий Монахов – Монах, как его окрестили в зоне, – наверняка знал, что в ближайшее время не придется ему гулять по любимому городу…
Родился Монахов в Польше. Есть такой небольшой городок – Легница, где сразу после Великой Отечественной войны обосновался штаб армии под командованием Рокоссовского. Мать в то время служила врачом в военном госпитале и имела звание капитана медицинской службы. Отец играл на трубе в армейском ансамбле песни и пляски, довольствуясь погонами старшины сверхсрочной службы. Знакомы они были еще с войны. А в 1946-м поженились. Нужно было пожениться. Потому что спустя два месяца после свадьбы, отпразднованной в общежитии сверхсрочников на улице Яна Баторего, на свет появился Иннокентий.
Каждый день с утра старшина провожал жену с ребенком до ворот госпиталя и каждый вечер встречал. Ревнив был до невозможности. Но понятия не имел, что в обеденный перерыв супруга исправно посещает кабинет начальника медицинской службы.
Застукал он их совершенно случайно. «Трубодуров»-массовиков в срочном порядке отправляли в отдаленный гарнизон с концертом. И заскочил, значит, в обед, чтобы предупредить благоверную о командировке.
– Где, – спрашивает у дежурной сестры, – такая-то такая-то?
А сестричка глазки отводит. Щечки порозовели, реснички захлопали.
Схватил ее за горло-музыкант и честно-пречестно пообещал:
– Придушу, сука, если не скажешь!
Кому ж охота быть придушенной?
– Только вам, товарищ старшина! Только вам! – прорезался голосок у медсестры. – И не сплетни ради, а справедливости для! Чтоб гордость-честь вашу мужскую поддержать…
Шарахнул старшина двери в кабинет начмеда, они вместе с коробкой и вылетели. А через секунду и начмед в окно со. второго этажа спланировал. Кто в тот момент по улице Летничей мимо госпиталя проходил, наверняка видел развевающиеся белые крылья его халата. Примечательно то, что под халатом подполковника медслужбы ничегошеньки не было.