— Мне негде было ждать, — процедила Маритха.
Отец её умер полгода назад, и муж Нихи, старшей сестры, взял под свою руку весь дом и мастерскую. Он не стал её продавать, нанял человека, не такого уж знатного мастера, как отец, но дело понемногу шло. Маритхе из этого всего ничего не досталось. Пока Иган не вернётся и права свои не объявит. Женщине только то полагается, что при муже перепадёт. Таковы законы Бессмертных. А до тех пор, пока Иган не отыщется — жить Маритхе при родичах в бывшем отцовском доме… а теперь уже сестры… да не сестры, а мужа её. Она там почти как прислуга. А как ещё пять лет пройдёт и истечёт срок сговора, так она ни с чем и останется, служанкою Нихи. Сестриных детей будет нянчить, мужу её угождать. Если кто-нибудь не подберёт. А кому такая нищая нужна? Вот и решилась она в Табалу пробираться, Игана разыскивать.
— Что же не передала ему весть через родных? Зачем сама в путь тронулась?
— Отец его сказал — не шлёт вестей мой Иган. А сам имеет ли от родичей — никто не знает. Уж слали ему весточки, слали…
Незнакомец только воротом всколыхнул, но ничего про это не сказал, хотя Маритха вся в слух обратилась. Вместо этого:
— Не женский путь. И как ты решилась, Маритха? И чем ты только всем им платила: проводникам, торговцам, хранителям?
Маритха вспыхнула. Решилась она на этакое дело от отчаяния. Когда муж Нихи начал одаривать её непрошеными взглядами да ещё когда застал одну в кладовой… Хорошо, что Ниха тут же рядом случилась и шум услыхала, да плохо, что ни одному словечку сестры не поверила. Злобу затаила. Вот с того дня и началось у сестёр… Хуже смерти такая жизнь. Однажды Ниха бросила в пылу ссоры: Маритху она в доме не оставит, даже прислужницей, если Иган за наследством не явится. Оставшиеся пять лет истекут — и выгонят вон. Пускай на улице тот подбирает, кому эдакая понадобится.
Да что ж это такое — как ни держи тайные мысли, а нет-нет и мелькнут, выскочат из закоулка, как ночные злодеи!
А этот Ведатель, он… да, он все знает, все видит. Наверняка увидал и эти мешочки с золотым песком, что Маритха нашла, когда комнату родительскую прибирала. Как положено, на третий день, как мать схоронили. Разрезала соломенный тюфяк, чтобы по-новому набить его дряхлое нутро, и вдруг к её ногам упал мешочек кожаный, и тут же другой. Никого ведь рядом не было… вот Маритха и не удержалась, припрятала, ничего отцу не сказала. До самой его смерти молчала. Откуда у матери столько песка золотого оказалось, ей было неведомо. Но от матерей не остаётся наследства, стало быть, и спроса с Маритхи нет, и делить находку ни с кем не нужно, а в жизни разное случиться может. Вот и случилось. А откуда вдруг у матери богатство такое — девушке дела нет. Перед Бессмертными Маритхе в том ответ держать не придётся.
Незнакомец опять над чем-то смеялся, но девушка в этот раз была готова и встретила его хохот со спокойствием, таким же ледяным, как пустынные сумеречные холмы, в которых затерялись двое путников. Пускай веселится, раз охота есть. И чему тут насмешничать?
— Вот уж не думал, что встречу такую, как ты, женщина! — уронил Ведатель.
— Какую это? — вырвалось против воли.
— В каком мире ты живёшь, Маритха? Ты давно уже не девчонка, ещё вчера игравшая на улочках Ашанкара. И ты не глупа. Вижу, что не глупа. А я не ошибаюсь. Но в жизни своей ты лишь раз обошлась без глупости!
Маритха было вспыхнула вновь, но злость её почему-то растворилась, так и не закипев. Словно на морозе замёрзла. Это ведь не простой человек сказал. Это Ведатель. И всю её жизнь он видит намного лучше самой Маритхи. Всего один раз? Когда же? Против воли внутри копошилось любопытство.
— Когда золото себе оставила.
Девушка растерянно моргнула, уставилась сквозь прорезь в его спину. Нет, Ведатели это не люди, это какие-то… это… Аж слезы навернулись. Сидит себе, под поступь тарпа качается, взглядом в сумеречные холмы уткнулся… Даже назад глянуть брезгует. Злые слова роняет. И что за дело ему до Маритхи, до судьбы её, однако нет… выпытывает, вытягивает, повеселиться хочет. Не попади она впросак с проводником да тарпом его, старым и больным, что свалился посередь пути да в придачу ещё хозяина насмерть задавил, и не было б у пришельца никакого права над нею издеваться.
Ведатель оглянулся, отогнул меховой полог небольшой рукавицей. Только сейчас девушка заметила, что поводья вольно лежат на спине тарпа, а руки незнакомца свободны.
— Я всерьёз, Маритха. Ничуть не смеюсь над тобой, — насмешка, видно, у него в крови, не то что в голосе. — Умно — лишь раз. Глупо — трижды. Первый раз — когда со своим золотом осталась у сестры в прислужницах да нахлебницах. Второй — когда тронулась в такую даль за бывшим наречённым. Третий — когда дала себя в пути столько раз обмануть, что твой кошель почти пуст. Как будто и не было твоего богатства. Один амулет против горакхов чего только стоит!