Вот потому он и не будет попусту тратить время и слова.
И каким же предстал этот загадочный мир глазам юной волшебнице впервые? Пожалуй, ослепляющим. Так бывает, когда выходишь из тёмного помещения на солнечный свет. Всё вокруг было насквозь пропитано, сочилось магической силой, её потоки низвергались с запредельных высот в неведанные бездны, завихряясь, неслись подобно смерчу в степи, снося и сокрушая всё на своём пути. Стихия прекрасная и ужасная, она пугала до дрожи в коленях и завораживала одновременно. Человеку вообще свойственно трепетать перед мощью, но тут это чувство перерастало во что-то качественно новое, не доступное современным языкам. Маги той отдалённой эры, когда изнанки ещё и не существовало, эры, о которой последний из владык мог лишь строить туманные догадки, быть может и смогли бы подобрать подходящее слово в истинном языке, да вот только тела их давно обратились в прах, души сгнили в чертогах смерти, а от истинного языка осталось лишь несколько десятков слов, значение большинства из которых позабыто.
Вот и сейчас Настя застыла, совершенно сбитая с толку и ослеплённая. Не раз она уже бывала здесь - без ведома отца, разумеется - но всё никак не могла привыкнуть к этой оглушающей перемене. С пустоты на присутствие, с вакуума на атмосферу.
Наконец мир прояснился, отступил радужный туман. Девочка оказалась в небольшой уютной комнатке. В углу стояла аккуратно заправленная кровать, у её изголовья серело окошко. У противоположной стены возвышались два шкафа, один забитый преимущественно книгами, а другой - всевозможными магическими штучками, артефактами, амулетами и талисманами, которые сезаф успел спасти во время второй катастрофы. Лишённый магии материальный мир был губителен для большинства из них, и они нашли временное убежище здесь, в Ущелье Туманов, как называл это место владыка.
Рядом со шкафами стоял стол, заваленный бумагами, свечами и письменными принадлежностями. Трёхглавый канделябр валялся на полу, один из оплывших огарков выпал и куда-то закатился. Сезаф частенько наведывался сюда, желая поработать в одиночестве. Обычно Настя тоже пользовалась надёжным порталом учителя - как-то раз она случайно обнаружила его, бесцельно слоняясь по комплексу - но для побега разработала собственную версию, по которой нельзя было отследить место выхода. Как показала практика, не всё в самопальном контуре было идеально, но хоть с прямыми функциями перемещением и запутывания следов он справился достойно.
В углу, над столом, почти полностью скрытый творческим беспорядком, висел на тонкой цепочке небольшой серебряный шар с пол кулака величиной. Всю его потемневшую от времени поверхность покрывала сложная резьба, отдельные чёрточки которой, если приглядеться, складывались в угловатые руны дагарскова алфавита, завитушки исской вязи и даже полосы вертикальной тайнописи. Всё это были магические алфавиты, знаки которых, помимо лингвистического смысла, имели особую расшифровку и использовались для записи заклинаний. Настя знала их все, но лишь как удобное обозначение элементарных сигилов. Ни читать, ни понимать прочитанное её так и не обучили. Владыка полагал, что древние языки - отнюдь не самое важное, что должна знать юная волшебница. Все книги, что он спас, давно переведены, а остальные, увы, не сохранились. Была у магов того времени мода превращать свои рукописи в сложнейшие артефакты и называть греймориями. Чары накладывали даже на уже законченные книги. Вроде как для сохранности. Получилось, правда, как всегда наоборот: после второй катастрофы все они, вместе с другими артефактами и изменёнными, очень быстро разрушились.
Едва Настя сделал первый шаг, окончательно перейдя в изнанку, в её голове вдруг раздался тихий и совершенно безликий голос. Нельзя было понять, мужчина ли говоривший, или женщина, сколько ему лет, что он чувствует, с какой интонацией говорит. Даже слова, казалось, расплывались в образы и ассоциации.
- Ты решился, Наследник...
- Сколько раз говорить, я Наследница. Не Наследник. Наследница. Запомни уже, Осколок.
- А я, быть может, Осколица. Какая, в сущности, разница...
- Меня невероятно раздражает, когда ты пускаешься в философию.