— До завтра больше никакой жратвы. — Унков термос прикрыл, отодвинул. — Политрук тяжело ранен, скорее всего насмерть. От Погожева приказ: комсоставу переобмундироваться в красноармейское.
— Снайперы, мать их в корень, — шепчет Пашков.
— Интересно, у немцев офицеры тоже в солдатское переобмундированы? — спрашивает Малыгин.
— У них солдаты одеты как офицеры, — говорит Левка. — Что, не видел?
— А он в Москву тогда, в ноябре, дралу дал, — объясняет Колька Брагин. — Из Москвы не разглядишь.
— А можно и наоборот, — говорит Малыгин, — всех переобмундировать в командирское: шинели да ремни. И не будет у снайперов выбора.
Жуем, молчим. На всякий случай куревом запасаемся. Махорка тут же, в бочонке. Отличная махорка. За такую в тылу — любые продукты. А здесь бери сколько хошь, чтоб не так горько было подыхать.
— Противотанковые ружья обещали, — говорит Унков. — По три на батальон. Расчеты отберут, в тылу научат стрелять. Курить можно, но без дыма. Немцы на то место мины могут кинуть.
— Обещанного три года ждут, — ворчит Малыгин. Это он о противотанковых ружьях. Малыгин-то вообще парень хамоватый, а уж как хлебнет, всегда бузит. Батя у него такой же: выпьет — и пошел бузить…
— Туда, по траншее — это на Угру, — разъясняет Унков. — Малыгин, Васильев, Брагин, получить бутылки с горючкой и разнести ребятам. Другим тоже жевать охота. Валяй первым, Малыга! Всем — на места!
Сижу у себя, ровно не ел. Вместо брюха — дыра. Хотя бы самый крохотный кусочек сала. Отчаяние такое! Что же это?..
Журчит вода, захлестывает на слабинке настил. Ветерок доносит немецкую речь, плеск. Воду вычерпывают, что ли? Близко возятся.
Выстрел — и снова затишье. Глаза слипаются…
Отвечаю:
— Патронов впрок, и винтовка исправна, командир.
Стою на полусогнутых. Лотареву-то нипочем: бруствер выше макушки. На настиле стоит, а все едино не достает. Кныш и есть.
Спрашиваю:
— Против нас — эсэсовцы?
— Восемьсот пятнадцатая пехотная дивизия, — говорит. — В ближний бой не сунутся. В ротах у них по семьдесят человек. Полк, что мы сменили, морду этим набил… Зачем выставил бутылки?
— Куда их, — говорю, — вода кругом?
— Спрячь!
А сам заглядывает в бойницу. Сопит, желваками играет. А сколько не пяль глаза, только и увидишь: валик, мертвецы, воронки…
Командира в нем нынче не то что немцам, своим не признать. Ватник старый, в дырьях. Пилотка в грубой штопке, по голове блином разъехалась.
— Спрячь бутылки, Гудков. Сколько повторять? Сгореть хочешь?
— Прячу. Отчего не спрятать? А только хорошо, не сгодились бы…
Натянул до самых ушей пилотку, подшлемник снизу. Может, ночь и не такая стылая, но ведь не походишь, не согреешься. За ракетами звезд не видать. От каждой кочки — тени. В воронках черно. В лужах — шары огненные. А наверху — трассирующие пули: то зеленые, то красные, то жгуче-синие… и без конца. Ровно пчелы. И свет ракетный то гаснет, то занимается…
Сенька Путимцев наставляет:
— Часовым быть тебе, Миш. Не спать, не садиться! Все время вести наблюдение. По всему подозрительному не медля стрелять!
— А ракетница? — спрашиваю. — Я ж часовой, как увижу?
— Петьке Чирикову досталась. Больше нет.
— Не хватит света, Сень.
— А я что, рожу? Не дали. Ты вот зорче смотри.
И ушел, пригибаясь. Тоже мне, взводный. Такой же пацан, как и я. Только у меня пустые петлицы, а у него на каждой по два тряпичных треугольника: сержант. Положен на взвод младший лейтенант или даже лейтенант, а нет их, выбили. Комбата нет, политрука… А еще суток не воевали. Расклад…
Земля — в крупинках льда. Доски заиндевели, скользкие. Плащ-палатка гремит. Да что плащ-палатка — сам не разогнусь. Ноги мокрые, все время мокрые. Ветер засквозит — ну такое чувство: утробу выморозит.
Не знаю, сколь в бойницу гляжу, сколь о жизни думаю: нет конца ночи, голоду и стуже. Как есть, обмираю. Все жалею, надо было с Леньки взять гимнастерку и рубашку. Постирал бы, подсушил — все обогрев. После о капитане Старчаке размышляю: кто он? Как какой-то капитан мог Москву спасти? Я-то уж видел, своими глазами видел, как немцы перли. Такие горлохваты. За Химки разведывательный батальон проскочил: одни бронетранспортеры и мотоциклисты. Ну рукой подать до метро «Сокол». А тут Старчак?..
О танках взялся думать. Пропускай — и коли бутылку о жалюзи, там моторная часть. Вспоминаю того старшего лейтенанта — наставлял не бояться танки: где клешню-то потерял?..