Развернувшись, я отбросил в сторону девушку, которую держал перед собой, сжимая за голову. Она шмякнулась ненужной куклой в угол, полный поломанных диванов и прочей мебели, которую сукебан периодически таскали на растопку в холодное время. Как она там упала и что сломала, внимания не обращал. Заслужила. Пытаться напасть исподтишка, с двумя танто, при этом являясь «надевшей черное»? Это перебор.
С остальными, кто попытался защищать это логово, я обошелся помягче. В основном они заплатили зубами. Да, я выбивал молодым женщинам зубы. Есть за что. Точнее, за кого. За других молодых женщин, находящихся в заброшенной душевой, в этом же здании. Раздетых до исподнего, со скованными руками, грязных, со следами побоев. Это, как мне сообщила одна, еще тогда имевшая зубы сукебан, были «упрямицы», не желавшие выходить на улицу. Их тут держали несколько суток. Это перебор даже для сукебан.
— Ты понимаешь, что ты уже мертвый, да? — хрипло заявила крепкая девица лет двадцати двух, глава этой банды, наблюдавшая вместе со своими четырьмя подругами мою расправу над их «козырем» в виде девки с ножами, — Мы в альянсе Джакко, осёл ты тупой! Тебя и твою семью просто убьют! Да будь ты хоть премьер-министром, тебе хана, гнилой ублюдок, слышишь!
— Поэтому я и посетовал на то, что вы, идиотки, ничего не понимаете в «надевших черное». Не знаете причин, почему нас не трогают, — подошёл я поближе к девицам, которые на чистом упрямстве и привычке сжимали свои палки и ножи, — Сюда к тебе, Томизава-сан, я прошёл через одиннадцать девушек. Труда это не составило. Не составило бы даже простому крепкому человеку, если дать ему, скажем, резиновую дубинку. Любой из Сенко-гуми мог бы сделать тоже самое. Всего один человек. Вы это знаете, иначе б их так их не боялись, тусуясь у школы. Думаешь, твои старшие не понимают, что будет, если ваш альянс взбесит всю Аракаву?
— Можешь болтать, что хочешь, урод… — Томизава Майко пыталась держать марку, — … тебя уроют. Всех твоих уроют.
— Неправильный ответ. Но и вопрос для вас неподходящий, Томизава-сан. Попробуйте ответить тогда на другой — почему вы до сих пор стоите на своих ногах, с целыми пальцами и не переломанными ребрами? — хмыкнул я, слыша шаги в коридоре.
Отвечать, правда, Томизаве было уже не с руки, потому что в комнату уже входили люди. Девушки в длинных черных юбках, сжимающие в руках биты, цепи, ножи… Да и тон голоса одной из них, раздавшийся, как только она вошла, не подразумевал, что её могут перебить.
— Томизава-Томизава… Мелкая, но такая наглая мошка. Решила расшириться за счет Аракавы? Тц-тц-тц…
Я никогда не был героем или благодетелем, но неоднократно делал то, что считал нужным. Сжигал погрязших в разврате правителей, прилюдно потрошил фанатичных жрецов, клавших на алтари детей, заставлял магией медленно разлагаться тела виновных в массовых бедах… в общем, был иногда судьей и палачом, когда считал нужным. Но тогда, в той жизни, я ни разу не испытывал такого искушения разорвать в клочья человека, стоящего сейчас со мной плечом к плечу. В банде Томизавы было всего двадцать три девушки. Не просто мелкая мошка… ничтожество.
В альянсе Джакко более двух тысяч девушек-сукебан, а заправляет всем Ирис Плакса — стоящая около меня высокая молодая женщина, носящая черную повязку через левый глаз. Еще у неё отсутствуют два пальца на правой руке и есть особый чехол, закрывающий правое ухо наполовину. Маскирующий утерянный кусок плоти. Плаксой её прозвали потому, что при сильных физических нагрузках из-под повязки на лице начинают бежать слезы. Например, когда она кого-нибудь забивает до смерти.
— О девчонках позаботятся, Кирью-сан, — говорит это существо, — Обо всех. Спасибо, что дал мне возможность сохранить слёзы для Томизавы. А теперь, уходи. Тут пойдет чисто женский разговор.
Бросив мимолетный взгляд на полумёртвую от ужаса Майко и её лейтенантов, я просто ухожу, не говоря ни слова. Хочется, конечно, другого… но нельзя. Мой визит сюда и так был своеобразным реверансом со стороны Плаксы, эдаким подарком. Я провел рекламную стоматологическую компанию, наглядно показывающую, почему в Аракаву ходить нельзя. Теперь же Ирис будет вбивать в своих подчиненных понимание, почему вольнодумство у сукебан смертельно опасно. То есть, по сути, тоже проводить рекламную компанию.
Все получат выгоду с этого события. Кроме Такао, наверное. Теперь он целый год будет считаться в школе князем демонов или кем-то вроде. Зато к Эне теперь не сунется никто, даже чересчур наглые одноклассники.