На дурочку не покушались ни цыгане, ни бандиты и сутенеры, ни жалостливые, сердобольные бюргеры. А из смышленой девицы кто угодно захочет сделать забаву или услужливую служанку. Уже и Франко смотрит на нее по-другому. А ведь мысль о том, чтобы воспользоваться ей, как женщиной, раньше не приходила в голову даже ему... Нормальную, излеченную, ее у них отнимут. И какого черта этот Старик... Хотя, конечно, он их спас. Если бы Старик не взялся изгнать из нее беса, пан Лицен наверняка бы натравил инквизиторов.
– ...И как подобрали мы тебя, так и таскаемся. Жалко же бросить бедняжку. Вот уж третий год, как кормим и поим тебя, сироту. Защищаем, опять-таки, от лихих людей... Вот. Второй уже раз побывала ты в Мариборе. А скоро в Венецию пойдем. Там, говорят, будет ба-альшой карнавал. Раздолье для бедных людей. Таких как мы. – И Франко плотоядно облизнулся.
– Там своих бандитов хватает. Так что особо губу не раскатывай, толстый, – буркнул Густав и, отобрав у Ольги вторую, уже ощипанную курицу, стал ее потрошить.
– Соли бы сейчас. Погано без соли. – Франко снял обжаренную курицу с вертела... И положил на большой лист лопуха, ни кусочка не отщипнув.
– Жрет и жрет, все не лопнет... Соли ему подавай... Мы и так уже два талера должны. За ее, между прочим, излечение, будь оно неладно. – И Густав с таким хрустом насадил сырую курицу на вертел, что Ольга невольно вздрогнула.
– Кому должны?.. Старику? А как меня излечили?
– Много вопросов теперь задаешь. Перестарался Старик, – нахмурился Густав.
Впрочем, долго молчать он не смог. Было скучно. Да и в голове постоянно вертелись мысли о том, что с ней теперь делать. Ведь по-старому все оставаться уже не могло. Он вздохнул:
– Ладно. Расскажу. Только с вопросами не встревай... Значит, пан Лицен, этот местный кровосос, ярмарку устроил. Все холопы его собрались. И капеллан, и староста. А Старик этот у пана в дому жил!
– Святой человек, одно слово, – встрял Франко. – Он же увязался за нами с самого Марибора, шел пешком... Все про бога да еще про всякое рассказывал. А потом шепнул мне тайком, что скоро конец света. Потому что бесы над Истрией на шабаш собрались.
– Заткнись, – оборвал его Густав. – Так этот Старик как подошел к пану... Сказал ему что-то – тот и позвал его к себе жить: «Живи, говорит, святой человек». Это Лицен, живоглот, ему так говорит, понимаешь? Вот тогда и я тоже подумал – святой. Откуда в простом человеке такая сила? Нас же ведь пан и на порог бы не пустил... А ты, Мари, сразу Старику приглянулась. Он мне и говорит: отдай мне дурочку. Что, мол, маешься с ней. Да я что же, совсем что ль дурак? Такие деньжищи... Привязались мы к тебе за три года, короче... Пошел, ему говорю, прощелыга, к чертям. Он и отстал. Только глянул так. Ох, глаз у него нехороший! Он и пана Лицена, наверное, того... этого, глазом.
– Да ты по порядку давай. Про ярмарку уже говорил! – не выдержала Ольга.
– Я ж говорю, перестарался Старик, – снова встрял Франко.
– Помолчи ты! Ярмарка... Ты и стала на той ярмарке биться. Видно, снова увидела турка или еще кого. И давай наземь. Изо рта пена. Все столпились вокруг. Смотрят. Я было хотел, как обычно, мол, подайте на пропитанье калекам, а ты... Может, сама вспомнишь, чего хоть там орала?.. Ну?
– Не помню.
– Вот. А мне и повторять срамно. И страшно. Слова такие. Голосом, как из склепа. Язык – непонятный. А потом по-славянски. Мол, грядет Сатана и всякое такое... Мороз по коже. Бабы воют. Лицен побледнел, за саблю схватился. «Убью, говорит, змеиное отродье!» И еще: «Костер по вам плачет...» Ну, думаю, все... Тут Старик сказал что-то, ты и затихла. Только воешь так жалостно. А он говорит пану: «Ты девку не трогай. Излечу ее. И этих тоже не трогай. Не виноватые они. В нее бес вселился. Изгнать надо». Вот.
– Так и забрал меня? А вы что же?
– Нас он с собой не позвал. Говорит, дурные токи. Но обещался отдать тебя, как излечит.
– И излечил же! – снова вмешался Франко. – Святой человек, одно слово.
– Излечил. Но не бесплатно... Дадите, говорит, мне два талера за изгнание беса. А не заплатите – в уплату ее заберу... Ну, два дня отсрочки я у него отспорил, – Густав довольно ухмыльнулся, словно хвалился, – а там поглядим.
Одну курицу они все же съели. А вторую Франко завернул в лопухи и сунул за пазуху.
– Вставайте. Пора уходить, – заторопился Густав. Он, пока ели, сидел хмурый, а теперь словно решил что-то. Собранный. Движения скупые.
Толстяк ухмыльнулся, поднимаясь:
– Нищему собраться – только подпоясаться.
Вытер о землисто-серую рубаху жирные руки и перехватил поудобнее свою клюку.
Густав пошел первым. Не берегом ручья, а лесом, по какой-то еле заметной тропке.
Осенний лес. Листья кое-где еще зеленые, зато остальные... Лес был самый настоящий. Дубы и клены.
– Не считай ворон, – пихнул сзади Франко.
«Уставиться себе под ноги и не смотреть, – приказала себе Ольга. – Никуда не смотреть. Господи! Когда же кончится это все. Страх и омерзение. Что я делаю здесь?! Вот ноги в деревянных башмаках. Как у Золушки. Маме сказать – не поверит... Мама... Как же я домой-то теперь вернусь?.. Знать бы наверняка, что если умру тут, то сразу дома, в своей постели проснусь. Уж не струсила бы в ручей. Но если... Если нет?»
Солнце уже пряталось за холмами, когда они вышли из леса к развилке дорог.
– Почему мы все лесом? Обходим? Поместье Лиценов там, да?
Франко устало кивнул, а Густав сплюнул в дорожную пыль:
– Когда курей ела, не спрашивала... Здесь, на хуторе, Старика подождем. Коль нужна ты ему – придет. А нет... Сэкономим, значит, два талера.
Они подошли к добротному домику из камня с деревянным пристроем. Огород большой. Блестит медово в закатных лучах осиновая дранка на крыше. Собака. Огромный злой волкодав за плетеным забором.
– Мир вам, добрые люди! – Густав, подойдя к плетню, земно поклонился. Волкодав оскалился недобро. Человек, что копошился в огороде, выпрямился и, перехватив лопату за середину черенка, подошел к забору.
– Добрые люди теперь по дорогам не шляются, – буркнул он по-немецки.
– Во имя Господа нашего. Неужели вы откажете в крове бедным путникам? – затараторил по-немецки Густав. Ровно, без акцента, словно это и был его родной язык. – Разве Господь не наставлял нас помогать ближнему? В этом диком краю к кому еще мне обратиться?
«Странно, но я все понимаю. Отродясь не знала немецкого», – с удивлением подумала Ольга.
– А кто эти? – указал хозяин на Ольгу и Франко.
– Со мной они. Со мной. Сироты убогие.
– Хорошо. Ночуй, если ручаешься за них.
Вытяжной трубы в доме не было. Сразу защипало глаза. Ольга прислонилась спиной к двери. Густав остался снаружи. Она услышала ровный голос хозяина:
– Меня зовут Отто Шварц. Я родом из Штейера. Свободный колонист... Один здесь, среди славян и прочего сброда... Местный капеллан и фон Лицен не в счет. Я им не ровня. Но остальные-то все вокруг – их холопы. Тут взвоешь. А вы кто такие?
– Густав Везер. Путешественник. Возвращаюсь из турецких владений... Вот всего обобрали, нехристи. А эти двое по дороге прибились. Что ж, гнать их, что ли?.. Как в округе? Спокойно ли? Разбойники? Цыгане?.. Говорят, герцог большую войну затевает?
– Говорят... Днем-то на дорогах того, спокойно. Да ты на пороге не стой. Я ж сказал: располагайтесь. Гретта вам все покажет. А я пока в огороде.
Хозяйка ткнула пальцем на сено в углу, проворчав строго, что, мол, кто не работает, тот не ест. Из-за перегородки высунулись две детские головы. Женщина прикрикнула на них, и головы испуганно нырнули обратно.
– Дети? – удивилась Ольга.
– Наверное, внуки. – Густав, вошедший в полутьму дома позже других, щурился. Он внимательно оглядел обстановку. – Так. Кроме стариков здесь еще человек пять живет.