– Как тебе не стыдно бог, – поднял свой взор к небу Рифт. – Посмотри на этих женщин. Посмотри, на меня. Неужели, мы, ничтожные создания, способны покушаться на твоё бесконечное господство? Бог, должен защищать слабых, и невинных, особенно, когда они верят в него, как в спасителя. Позор тебе Салторин, и вечное презрение. Я уже и сбился со счёта в своих годах. Мне уже четвёртая сотня. И, смерти, я не боюсь. Я, даже рад ей, в какой-то степени, чего я не могу сказать о своих подданных. Позволь, я, от лица всех, людей, моего народа, обращусь к тебе, с крайней просьбой. Проводи нас до моего сына. Покажи, куда ты отвёл его, дай нам завершить наш путь. Осуществи же, мою единственную мечту, уверен, ты сможешь это сделать. В конце концов, это никак не повлияет на твои планы.
– Не будь эгоистом, дедушка, – последовал ответ на повышенном тоне. – Не совмещай свои желания, с желаниями своего народа. Им плевать на твоего сына. Они хотят спастись от судьбоносной кары, не более того. Почему, я должен исполнять твою просьбу? Назови, хотя бы одну причину.
– Мой сын освободил тебя, – сказал царь, опустив голову вниз. Его сухие, оливковые веки, зажмурились. – Ты сам сказал, он сделал тебя хозяином мира. А, как ты отблагодарил его? Или, тебе не ведомы благодарности. Ты же просто компьютер. Ты знаешь всё, но далеко не всё умеешь. Ты не умеешь сострадать, не умеешь радоваться или злиться. Не умеешь наслаждаться, видеть красоту, даже, в самом себе.
– Глупец, вы все являетесь частью меня, – отвечает ему Салторин. – Если, я, как ты назвал меня, компьютер, то ты жалкий пиксель. Хочешь бросить мне вызов? Спектр моих чувств в триллионы раз превосходит ваши. И, не надо мне объяснять, что есть радость, а что есть боль. Я не пользуюсь жалкими чувствами, за их бесполезностью, а не за их отсутствие. Это как пользоваться каменным топором, когда ты можешь стирать и зарождать целые галактики. Я не собираюсь тебе что-либо доказывать, но, ваша смерть, действительно, не срочная надобность. Я отведу тебя, царь людей. Но, в любом случае, совсем скоро, ваша участь настигнет вас.
– Спасибо тебе, и на том, о великий бесплотный разум. Как долго нам ещё идти?
– А, вы собрались идти? Я могу сразу вас переместить туда, в одно мгновение, или, вы откажетесь, как отказался ваш сын? – неожиданно поинтересовался Салторин. Царь, не раздумывая, принял решение, дойти самим, чтобы растянуть последние моменты, жизни своего народа. Чтобы люди, идущие с ним, успели попрощаться друг с другом. Успели, в последний раз, вздохнуть полной грудью. Тем более, идти-то осталось, пятьсот с небольшим километров. Они шли почти в правильном направлении, и, в этот момент, ушли даже дальше, чем нужно. Находясь, на территории современного Бангладеш, не далеко от Бенгальского залива, им пришлось свернуть на север, и, немного на запад. В их арсенале, самые разные ездовые животные. Верблюды, лошаки, ослы и кони, выносливые породы, выводившиеся искусственно. Сам Рифт, тем временем, вспомнил о волшебнике из старой легенды, которому, раньше, в самых тяжёлых ситуациях, он всегда исповедовался. Кажется, сейчас, настало то самое время, когда ему вновь захотелось сделать это. Он не ждал чуда, спасения. Просто, так ему будет легче. Так, он чувствовал, что где-то в мире, есть сила, превыше всех остальных, которая требует справедливости. Достав, серебряный стержень, он подложил нарезную дощечку себе под колено, и, оторвав взор от узкого окошка скрипучей, изъезженной кареты, принялся писать.
«О, великий Грул, долго я не писал, и, вынужден признать, что вспоминаю о тебе, только в худшие времена. В моей жизни произошло множество разных событий, и радостных и трагичных, но я не жалею, что прожил эту жизнь. Не жалею, о своих поступках, хотя не все они были справедливы. Мне немного стыдно, что я живу дольше обычного, раз эдак в пять. Но, тебе, ли бессмертному, винить меня в этом? Я терял самых дорогих мне людей, и, обретал новых. Наш народ обречён, и, я знаю, ты не вмешаешься в это. В этом нет ни твоей вины, не нашей. Я не хочу искать виноватых. Это не имеет значения. Моя голова уже совсем не соображает. Может быть, я стал фанатиком, докатился до маразма. Я хочу найти своего сына Хасте, который, наверное, сгинул, ещё триста лет назад. Он предал меня. Он предал всю семью. Государство, целый орден. Нет ему прощения. Трусливо сбежав из города, он забрал с собой самых талантливых людей, и, даже детей. Лучшие инженеры, изобретатели, истинные гении, навсегда покинули нас. Я даже не помню, сколько их было. Около двухсот человек. За триста прошедших лет, мы компенсировали интеллектуальную элиту, при помощи благих мицелиев. С тех пор, много раз, я пытался настигнуть своего сына, но каждый мой поход оборачивался неудачей. Кто бы знал, что он так далеко зайдёт на восток? На самые высокие, заснеженные горы. Я очень хочу увидеть, что после них осталось. После двухсот умнейших людей в истории. Наверное, они построили город Олдеменда. Или, хотя бы попытались. Я весь в предвкушении. Я закончу письмо, по приезду на место, и расскажу о своих впечатлениях». – Оставив место, буквально пару строк, на жёлтой, мятой бумаге, Рифт завернул её в платок из сажевой ткани. Он спрятал его во внутренний, грудной карман, своей синей, хлопчатой рубашки, с широкими узорчатыми рукавами. Голем, сидел рядом с ним, но, он даже не смотрел на отца. Он отвернулся, к своему окну, глубоко задумавшись. Его левый глаз часто дёргался. Царевич очевидно нервничает, но, в его прищуренных глазах, мелькает безразличие. Он прожил невероятно долго, и, в отличие от отца, выглядел всё ещё, как молодой человек. С виду, лет на тридцать, не больше. Однако, внешность обманчива, и сознательно, Голем сильно устал от жизни. Его внешний вид, далеко не соответствовал внутреннему. Уже, последнюю сотню лет, он прозябал в реальности, как во сне. Его чуткость и инстинкты превосходны, но, его больше ни что не удивляет, ни что не мотивирует. В нём нет стремления, нет интереса. Дни и ночи длятся как секунды. В последние десятилетия, он совсем не дорожил временем, и всё оставлял на потом. Возможно, сейчас, когда младший царевич знает свой близкий конец, он почувствует себя живым, полноценным, как в те времена, когда был смертным.