Выбрать главу

— Но все же вы польский гражданин, доктор Тесслар.

— Нет. Я не собираюсь возвращаться. Никогда.

— Это будет большая потеря для еврейской общины.

— О какой еврейской общине вы говорите? Остались лишь призраки, бродящие по золе и пеплу.

— Теперь все будет по-иному.

— Неужто, Гольдмарк? Тогда почему же в коммунистической партии есть особая еврейская фракция? Я скажу вам почему. Потому что поляки никогда не признают свою вину, а то немногое, что осталось от евреев, они должны держать взаперти в Польше. Понимаете? Здесь тоже есть евреи, и им тут хорошо. А люди, подобные вам, делают грязное дело. Вам нужна еврейская община в Польше, чтобы оправдать свое собственное существование. Вас используют. Но в конце концов вы убедитесь, что коммунисты относятся к нам не лучше, чем нацисты перед войной. В пределах этой страны мы не кто иные, как свиньи.

— И Мария Вискова? Свою жизнь она отдала партии.

— В свое время и она избавится от иллюзий.

Гольдмарк решил сменить тему. Его лицо передергивал нервный тик, в то время как он курил одну сигарету за другой. Когда Тесслар обрушился на него, он не мог скрыть беспокойства.

Взяв поднос с чайным сервизом из рук экономки, Тесслар несколько расслабился. Разлив чай, он отхлебнул глоток и молча посмотрел на Гольдмарка.

— Причина моего посещения Оксфорда, — сказал тот, — имеет отношение к доктору Адаму Кельно.

Упоминание этого имени немедленно вызвало ответную реакцию.

— Какое именно отношение?

Гольдмарк слегка усмехнулся, увидев впечатление, которое его слова произвели на хозяина дома.

— Вы давно знаете его?

— С тех пор, как мы были студентами в 1930 году.

— Когда вы в последний раз видели его?

— Перед тем, как покинуть Ядвигский концлагерь Я слышал, что по окончании войны он оказался в Варшаве, откуда потом и исчез.

— Что бы вы сказали, если бы я сообщил вам, что он в Англии?

— На свободе?

— Не совсем. Он содержится в Брикстонской тюрьме. Мы пытаемся добиться его выдачи Польше. Вы должны знать ситуацию в Англии относительно польских фашистов. Тут пытаются даже восхвалять их. Те же, в свою очередь, стараются привлечь к себе внимание высоких инстанций, чтобы Британия издала акт, защищающий их. Вы близко знали его в Ядвиге?

— Да, — прошептал Тесслар.

— Значит, вы должны поддержать выдвинутые против него обвинения.

— Я знаю, что он проводил хирургические эксперименты на наших людях.

— Откуда вы это знаете?

— Я видел своими глазами.

«Заместитель Государственного секретаря

Министерство внутренних дел

Департамент по делам иностранцев

10 Олд-Бейли

Лондон ЕC-4

„Хоббинс, Ньютон и Смидди"

Адвокатам

32 В Ченсери-лейн

Лондон WС-2

Касательно: д-р Адам Кельно

Джентльмены,

Я уполномочен Государственным секретарем уведомить вас, что он тщательно изучил все обстоятельства, связанные с информацией, предоставленной польским правительством. Учитывая недавнее заявление доктора Марка Тесслара, данное под присягой, Государственный секретарь пришел к выводу, что суть дела установлена. Комментировать справедливость или ошибочность польских законов не входит в нишу юрисдикцию; мы должны выполнять условия договора, заключенного с данным правительством.

Таким образам, Государственный секретарь принял решение отдать приказ о депортации доктора Адама Кельно в Польшу.

Остаюсь, джентльмены, ваш покорный слуга

Джон Клейтон-Хилл»

5

Надзиратель привел Адама Кельно в застекленную комнатку для свиданий, где он сел напротив Роберта Хайсмита и Ричарда Смидди.

- Я вынужден сразу же перейти к делу, Кельно, — сказал Хайсмит, — ибо мы оказались в очень сложном положении. Натан Гольдмарк представил убийственное свидетельство против вас. Значит ли что-либо для вас имя Марка Тесслара?

Адам не смог скрыть охватившего его ужаса.

— Ну так как?

— Он и Англии?

— Да.

— Все это совершенно ясно. Раз польское правительство не может организовать дело против меня, оно посылает сюда кого-нибудь из них.

— Кого именно?

— Коммунистов. Евреев.

— А что относительно Тесслара?

— Он поклялся добраться до меня еще лет двадцать назад.— Кельно опустил голову.— О Господи!

— Послушайте, приятель, соберитесь. Не время распускать сопли. Мы должны пошевелить мозгами

— Что вы хотите знать? Когда вы впервые встретились с Тессларом?

— Примерно в 1930 году в университете, когда оба мы были студентами. Он был исключен за совершение незаконного аборта и считал, что я был одним из тех, кто добился его исключения. Во всяком случае, он завершил свое медицинское образование в Европе, кажется в Швейцарии.

— Встречали ли вы его в Варшаве, куда он вернулся практиковать перед войной?

— Нет, но он был широко известным специалистом по абортам. Как приверженцу римско-католической церкви мне было трудно рекомендовать пациентам делать аборт, но несколько раз это было необходимо для спасения жизни женщины, а однажды в беде оказалась моя близкая родственница. Тесслар никогда не знал, что я посылал к нему пациентов. Это всегда делалось через непосвященного посредника.

— Продолжайте.

— По какому-то странному капризу судьбы я встретил его в Ядвиге. У него уже была соответствующая репутация. В конце 1942 года немцы забрали его из варшавского гетто и перевели в Майданек рядом с Люблином. Там под надзором эсэсовских врачей он лечил лагерных проституток и в случае необходимости делал им аборты.

Смидди, который торопливо делал заметки, поднял глаза:

— Откуда вам это известно?

— Сведения такого рода быстро распространялись из одного лагеря в другой. Врачи представляли собой небольшой клан, и, поскольку кое-кто из них то и дело перемещался из одного лагеря в другой, до нас доходили новости. Да и кроме того, я получал информацию как член национального подполья. Когда в 1943 году Тесслар появился в Ядвиге, мы уже все знали о нем.

— Вы были главным врачом, так что вы поддерживали с ним достаточно тесный контакт?

— Нет. Дело не в этом. Видите ли, в медицинский комплекс входило двадцать шесть бараков, но с первого по пятый они были отданы под секретные эксперименты, которые проводили врачи СС. Тесслар жил именно там. Так что перед судом должен предстать, скорее, он. Я предупреждал, что ему придется отвечать за его преступления, но он находился под защитой немцев. Когда война кончилась, Тесслар стал коммунистом и врачом в штате тайной полиции, надеясь спасти себя. Вот тогда он и оклеветал меня.

— Я хотел бы, чтобы вы тщательно обдумали свой ответ, доктор Кельно, — подчеркнул Хайсмит.— Производили ли вы когда-либо ампутацию яичек и яичников?

Кельно пожал плечами.

— Конечно. Я провел десять тысяч, если не пятнадцать, операций. И с большим иссечением, и с малым. Мужские яички и женские яичники могут подвергаться заболеваниям, как и любой другой орган человеческого тела. Когда я оперировал, то передо мной стояла цель спасения жизни пациента. Я устранял злокачественные опухоли половых желез. Но вы же видите, как можно исказить подобные действия врача. Я никогда не проводил операций на здоровом человеке.

— Кто обвиняет вас в этом?

— Я досконально изучил все обвинения Тесслара. Хотите выслушать? Я их наизусть знаю.

— Очень хорошо, — сказал Хайсмит— Мы постараемся добиться небольшой отсрочки приказа, чтобы у вас было время ответить на обвинения Тесслара. Вы должны оценить их холодно и бесстрастно с полной откровенностью, не позволяя сказываться вашей личной неприязни к нему Вы должны пункт за пунктом опровергнуть все его обвинения.

Вот вам текст его заявления, и сегодня вечером вам предстоит тщательно изучить его. Завтра мы вернемся со стенографисткой, которая и запишет ваш ответ.

«Я категорически опровергаю утверждение, что хвастался доктору Тесслару пятнадцатью тысячами хирургических операций без наркоза. Слишком много людей свидетельствовали в мою пользу, и невозможно считать эти слова не чем иным, как злостной клеветой.»