Анит и его "мальчики"[14] выстраивали такую схему: Сократ верит своему особому демонию, стало быть, не верит в общепризнанных богов. Схема ничем не подтверждалась, но внешне, на слух, звучала достаточно опасно и убедительно. А как защищался подсудимый? По Ксенофонту — весьма твердо и даже резко ("Апология", с. 93, 94), ссылался на давние и всем понятные верования греков в "знамения", что открывают волю богов (сны, приметы, голоса птиц и особенно предсказания Пифии в храме Аполлона в Дельфах). Демоний, дескать, тоже не более, чем знамение, открывающее волю богов, стало быть, слушаться его не предосудительно. Гораздо уязвимее выглядит ответ в "Апологии" Платона (с. 64), где Сократ пытается доказать, что демоны — так сказать, младшие боги и, веря в младших, нельзя не верить в "старших".
…зато как возвышенно и благородно звучит в платоновской "Апологии" упоминание о демоний в прощальной речи Сократа (с. 86), когда Голос свыше таинственным образом словно бы одобрил намерение старика идти в суд и принять смертный приговор!
Второй удобной "зацепкой" в пункте об отрицании Сократом богов стало его мнимое занятие физическими науками, под которыми тогда понималась теория устройства мира, космоса и материалистическое объяснение небесных явлений. В истоках — и тут опять можно обнаружить аристофановские "Облака". Когда-то зрители хохотали при остроумных комедийных эскападах героев Аристофана; но дети или младшие братья тех зрителей легко могли поверить, что в старых шутках есть доля правды, пуще того, что основаны они на неких забытых фактах.
Судьи не очень-то разбирались в философских школах и учениях, что, разумеется, нельзя поставить в упрек обычным, "нормальным" гражданам ненормальным было то, что как раз по этим предметам они должны были высказать свое мнение. Возникали — при иных обстоятельствах потешные, а в данной ситуации трагические — путаницы: Сократу приписывались, например, идеи Анаксагора Клазоменского. Показателен в этом смысле диалог-спор между Сократом и Мслетом в "Апологии" Платона. Бездарный поэт лишь пересказывает "рыночную" сплетню, говоря: "…о, мужи-судьи, он утверждает, что Солнце (раскаленный) камень, а Луна — земля"[15]. Именно за подобного рода суждения Анаксагора в 434 году приговорили к смерти, замененной (по заступничеству Перикла) изгнанием.
Если обвинения, сгруппированные вокруг "личного" бога-даймония, основывались на невежественном переиначивании все же существовавших высказываниях Сократа, то утверждения о каких-то тайных занятиях астрономией, космогонией (возникновением вселенной), природой в ее первоначалах, были прямой и злостной ложью. Суть учения Сократа как раз состояла в отказе от попыток сконструировать некую всеобъемлющую теорию мироздания; натурфилософские системы создавались великими предшественниками — Фалесом, Гераклитом, тем же Анаксагором; по ставшему расхожим выражению, Сократ опустил философию с небес на землю и поселил в сердцах людей. Его интересовал человек, его душа, сознание, нравственное самоусовершенствование. "Что пользы, если ты обретешь мир, но потеряешь душу?" — у Сократа этот бессмертный вопрос звучал бы несколько иначе: "Что пользы, если ты познаешь, как устроен мир, но не познаешь самого себя?" Такая формулировка соответствовала греческой цивилизации и всем памятной надписи на Дельфийском храме.
Конечно, выходя за рамки судебного процесса с его примитивными обвинениями в примитивном атеизме, нам хотелось бы больше узнать о внутренних верованиях Сократа, о его понимании божественного начала, связи Высшего с земной жизнью человека. Милый, обаятельный, завораживающий своим "льющимся" стилем Ксенофонт[16] в "Воспоминаниях…" в известной мере подравнивает учителя под среднего афинского гражданина, дотошно исполнявшего все общепринятые религиозные обряды. Таким способом он защищает и очищает от клеветы память о невинно казненном ("Воспоминания…" написаны через много лет после смерти Сократа). А как обстояло дело в действительности? По апологиям мы не можем что-либо категорически сказать о верованиях Сократа; этому в той или иной мере посвящены последующие сочинения Платона, но и в них заложена неразрешимая загадка: что исходит от Учителя[17] и что — от великого ученика? Все же есть все основания говорить о вере Сократа в богов как в Высший Разум, управляющий миром и людьми. Познаваема ли воля богов? Да, — но не исследованием окружающего и внешнего, а изучением самого себя, только не в индуистской статичности, а в поступках, действиях, отношениях, в их соответствии законам Божественной Справедливости. Для конкретного человека она определяется тем, что Сократ называл устаревшим словом Добродетель[18]. На извечный вопрос о незаслуженном наказании праведника (ну, просто порядочного человека!) — библейская тема Иова — ответом было незнание нами конечных целей, существование некой черты, заглянуть за которую нам не дано: можно и следует, однако, надеяться, что и за ней есть память и свет. Пожалуй, наиболее полно эти коренные идеи высказаны в диалоге "Федон", сюжет которого — предсмертная беседа Сократа. Там есть и поразительная по искренности мысль (Сократа, Платона, обоих?!): "Если бы смерть была полным уничтожением, то для людей злых было бы находкой освобождаться вместе с душою от своей порочности. Но так как душа бессмертна, то для нее нет другого спасения, как сделаться возможно лучшей и мудрой".