Из анализа заявлений, которые находятся в наших руках, вытекает, что, по всей вероятности, Бегли в самом деле убил спаниеля Кьюза. Билл Кьюз старательно собрал все доказательства, обвиняющие Бегли, которые, будь они представлены в суде, повлекли бы за собой наказание Бегли и тем самым остановили бы разгоравшуюся между ними междоусобицу.
Но шериф проверил не то ружье, не сделав попытки удостовериться, имеется ли в доме другое ружье, удовлетворившись словом Бегли, отрицавшего это, рассказал Бегли, что и почему им нужно, а затем, возвращая Бегли ружье, вернул ему и доказательства по делу, как бы невероятно это ни звучало.
Человек не с таким стальным характером, как у Билла Кьюза, скорее всего, остановился и призадумался бы над происходящим. Он даже мог за любую цену продать свое хозяйство, решив, что при таком отношении властей ему лучше уносить ноги.
Вместо этого Билл пожал плечами и вернулся к своим делам. Если закон так считает, пусть так и будет. Он обратился к властям с просьбой разобраться в ситуации. Вместо того, чтобы посадить Бегли под замок, власти решили, что он, Билл Кьюз, хочет возвести на Бегли напраслину.
Билл продолжал так же невозмутимо заниматься своими делами и лишь порой с особым вниманием вглядывался в окружающую местность, чтобы не попасться в засаду.
Застать врасплох Билла Кьюза было не так просто. У него были зоркие глаза, крепкие нервы, спокойная сообразительность, и он отлично знал, как вести себя в этих местах.
Обычно он пользовался дорогой, которая пересекала владения Бегли. Ею пользовались и Билл и его предшественники в течение десятков лет. По законам штата Калифорния те, кто издавна пользовались частной дорогой, могли продолжать делать это по сей день.
Бегли предупредил Кьюза, чтобы тот держался в стороне от его дороги.
Билл осведомился у властей парка, пролегает ли тут дорога или нет. Рейнджеры сказали ему, что он прав, и Билл продолжал ездить по ней.
11 мая 1943 года Билл ехал по дороге через владения Бегли, направляясь к роднику, из которого при помощи насоса он должен был накачать в цистерну воды, которую пили его коровы.
Ему пришлось немало повозиться, пытаясь запустить двигатель. Он решил, что магнето вышло из строя и, сняв эту деталь, положил ее в машину и направился домой.
Подъехав к границе имения Бегли, он увидел надпись у дороги и ствол юкки, лежащий поперек колеи.
Остановившись, Кьюз вылез из машины и прочитал надпись.
Надпись была выполнена грубыми буквами на куске картона, который вкладывают в рубашки, возвращая их из прачечной. Кьюз утверждал, что надпись была сделана Бегли, но со стороны обвинения не было никаких попыток доказать, что то был почерк не Бегли или что надпись была напечатана.
Она гласила:
«КЬЮЗ, ЭТО МОЕ ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ МОЕЙ ЗЕМЛИ».
Как раз впереди машины было небольшое возвышение, и Кьюз решил, что было бы неплохо осмотреться. Он медленно поднялся на холмик, с вершины которого мог видеть другую часть дороги. Оттуда, как он утверждает, он увидел лежащий поперек дороги другой ствол юкки и возившегося с ним Уорта Бегли. Кьюз настаивает, что, увидев его, Бегли пригнулся, и в руке у него был револьвер.
Ружье Кьюза было в автомобиле у него за спиной. Он утверждал, что мотор еще работал и дверца машины была распахнута.
Скрывшись за возвышением холма, Кьюз получил несколько секунд передышки. Кинувшись к автомобилю, он вытащил из него ружье. Как только оно оказалось у него в руках, на вершине холмика, по словам Кьюза, показался Бегли и, увидев Кьюза, стоящего около машины с ружьем в руках, тут же вскинул револьвер и выстрелил в Кьюза.
У того была автоматическая винтовка, и Кьюз клянется, что стрелял Бегли в руку с револьвером. Он рассказывает, что, выстрелив в него, Бегли тут же пустил в ход «тактику». Кьюз несколько раз употреблял это выражение, и когда его попросили разъяснить, что он имеет в виду, Кьюз объяснил, что Бегли стал прыгать зигзагами из стороны в сторону, держа револьвер в руке и пытаясь взять Кьюза на мушку. Как Кьюз выразился: «Прыгал, словно старался от чего-то увернуться… он наверно считал это боевой тактикой и хотел увернуться от пули».
Может быть, лучше всего предоставить слово самому Кьюзу, процитировав его показания:
«Я наставил на него ружье, держа его вот так (показывает), не беря на мушку, потому что тут не было времени прицеливаться. Как только я поймал его, то выстрелил, он повернулся, и я тут же опять выстрелил, после чего он упал».
Дальше последовала та часть рассказа, которая, по моему мнению, отвратила от Кьюза симпатии жюри больше, чем что-либо другое.
Кьюз даже не подошел к упавшему Бегли. Вернувшись в машину, он направился домой. Перекусив, он сменил магнето, вернулся к насосу (на этот раз он поехал кружной дорогой, так что ему не пришлось пересекать владения Бегли), включил двигатель и накачал в бак примерно пятьсот галлонов воды.
Я думаю, что жюри восприняло его поступки как доказательство холодного расчетливого равнодушия. Если бы любому из членов жюри пришлось участвовать в такой перестрелке, его бы колотило с головы до ног и он бы взмок от страха и возбуждения. Он бы кинулся в полицию, несвязно бормоча свою историю.
Билл Кьюз по-своему воспринимал действительность. Он участвовал в перестрелке. Этот человек пытался убить его, но сделал ошибку, не поразив Кьюза первым же выстрелом. Билл знал, что рано или поздно это случится. Он пытался прибегнуть к защите закона, но не получил от него никакой помощи и защиты и понял, что рано или поздно им придется сойтись лицом к лицу — Билл Кьюз, с одной стороны, и Уорт Бегли — с другой. Ситуация наконец вылилась в откровенную стычку, и Кьюзу удалось одержать верх над Бегли в перестрелке — но это еще не причина, чтобы коровы маялись от жажды.
Нижеследующие вопрос и ответ очень важны для понимания Кьюза:
— Знали ли вы в то время, что Бегли был убит?
— Да, я так и думал. У нас же была перестрелка.
Теперь вы имеете краткое представление об отношении Билла Кьюза к происшедшему. Суровая школа пустыни приучила Билла воспринимать тревоги и непредвиденные ситуации как часть повседневной жизни. Произошла ли перестрелка или нет, но его коровы хотели пить. Поэтому он первым делом починил двигатель, накачал воды и затем поехал сдаваться властям.
Отряд полицейских во главе с офицером кинулись в пустыню, и хотя кое-кто из них потерялся по дороге, те, что отправились с Биллом Кьюзом, вышли как раз к телу Бегли, лежащему ничком на земле. Любимый шестизарядный револьвер Бегли был зажат в его окостеневшей руке, и положение барабана показывало, что в момент смерти он уже был готов сделать второй выстрел. (Один патрон уже был выпущен.)
На теле были три раны. Одна пуля поразила правую руку, остальные две располагались в левом локте и на боку. По мнению врача, вполне было вероятно, что раны в локтевом сгибе и на боку были оставлены одной и той же пулей.
Дело было в том (если Билл Кьюз говорил правду), что в первый раз он стрелял в руку противника, стараясь, чтобы пуля не столько поразила, сколько обожгла руку стрелка, но не смог попасть достаточно точно, чтобы заставить Бегли выронить оружие. Второй раз он, скорее всего, промахнулся, а третий поразил Бегли в локоть и в бок.
Но говорил ли Билл Кьюз правду?
Совершенно понятно, что полицейские с самого начала исходили из предположения, что Кьюз не говорит всей правды; что он подстерег Бегли в засаде и убил его, а затем, взяв револьвер Бегли, произвел из него один выстрел, снова взвел курок для второго выстрела и вложил оружие в руку уже мертвого противника, после чего оставил место происшествия.
Полицейские, правда, так и не смогли объяснить, каким образом Кьюзу удалось совершить все эти действия, не оставив на песке ни малейших следов.
Осмотр места происшествия совершенно ясно показывал, куда направлялся Бегли, когда в него попала роковая пуля, как он прыгал из стороны в сторону, что Кьюз описал как «тактику». И рядом с телом больше не было никаких других следов.
Кое-кто обвинял Билла Кьюза в том, что он даже не подошел посмотреть, убит ли человек или только тяжело ранен и не может ли он что-нибудь для него сделать. Дело было в том, что Кьюз прекрасно знал, как относится к нему полиция, и, подойди он к телу, он тут же был бы обвинен в убийстве первой степени. Полиция тут же обвинила бы его в том, что он поджидал Бегли в засаде, подделал доказательства, расстреляв револьвер Бегли, вложил оружие в руку Бегли и представил бы властям созданную им сцену убийства.