Линдли сообщил о своем алиби, стараясь доказать, что его не было в то время на месте. Алиби не выдержало сопоставления со временем совершения преступления. У Линдли не было средств. И адвокат, назначенный судом для его защиты, и жюри присяжных откровенно считали Линдли убийцей и лжецом, и при вынесении вердикта сочли его виновным в убийстве первой степени, которое автоматически влекло за собой смертную казнь.
Толком я так до конца и не понял, что привлекло внимание Мэттью к этому делу, ибо поверхностное изучение доказательств неоспоримо доказывало вину подсудимого, но когда Мэттью стал копаться в деле, он нашел новые свидетельства, доказывающие, в частности, что очевидец, который опознал Линдли по цвету его рубашки, полуслепой и дальтоник; что у другого рыжеволосого мужчины, который был в районе преступления, были видны царапины на лице и в пьяном виде он признавался, что напал на девушку.
Когда я выступил с ходатайством в защиту обвиняемого, телеграфные агентства разослали сообщения об этом по всей стране, и они были напечатаны во многих газетах.
В то время мой друг Раймонд Шиндлер, известный частный детектив (о котором еще пойдет речь в этой книге), был советником редактора детективного журнала, сотрудничая с Горасом Бейли Брауном. Сам Браун, ветеран журналистики, с немалым издательским опытом, в то время серьезно задумывался над новой методикой подачи уголовных историй, которая лишила бы их привычной легковесности и привлекла к журналу внимание читающей публики.
Когда Шиндлер и Браун прочитали сообщение, что я занялся историей Линдли, они протелеграфировали мне, не возьмусь ли я что-нибудь написать об этом деле для журнала.
Ничто не могло бы меня устраивать больше этого.
В то время я был в тупике. Законных возможностей для очередной отсрочки казни уже не оставалось. Вице-губернатор пока приостановил ее, но отношение губернатора Уоррена к этому делу было хорошо известно, и так как он возвращался на свой пост, в руках вице-губернатора не оставалось больше никакой власти.
Чувствуя, что все законные возможности защиты исчерпаны, я решил, что будет интересно, если общество в целом из первых рук познакомится с этой странной ситуацией, выявившейся при чтении протокола дела Линдли.
Я написал открытое письмо губернатору Уоррену, которое послал в журнал. Оно тут же было напечатано.
Мне рассказывали, что в результате этой публикации офис губернатора был завален потоком писем. Несмотря на все свои предыдущие заявления, губернатор поступил совершенно правильно и сделал это достаточно тонко: он заменил наказание на пожизненное заключение, чтобы предоставить возможность дальнейшего расследования.
Линдли, и без того достаточно эмоциональный человек, несколько месяцев жил в тени смерти. Образно говоря, его уже несколько раз тащили к месту казни, а потом отводили обратно — только для того, чтобы он снова проделывал тот же путь. В результате сознание его помутилось. По мнению многих, он стал безнадежно больным. И я понял, что некоторые члены Верховного Суда именно в силу его заболевания недвусмысленно утверждали, что смертный приговор нельзя приводить в исполнение.
Во всяком случае, Линдли, неизлечимо душевнобольной, был приговорен к пожизненному заключению.
Имелись убедительные свидетельства, что преступление совершил другой рыжеволосый мужчина. Проводились интенсивные поиски таинственного рыжего сезонного рабочего, на лице которого были царапины от ногтей, которого видели в очень нервном состоянии и кто бесследно исчез на следующий день после убийства девушки. Но розыск его был предпринят слишком поздно. Им занимались и отдельные группы любителей, которые считали, что полиция с этим не справится. Но все оказалось бесполезным. Этого человека так никогда и не нашли.
Дело Линдли служит отличным доказательством того, чего можно достичь в нужный момент тщательно обоснованным расследованием доказательств по делу, когда в вашем распоряжении имеются все факты.
Из слов умирающей девушки (если бы Линдли в самом деле был убийцей, она бы успела упомянуть его), из так называемого свидетельского опознания пастушка полиция пришла к выводу, что убийца ни кто иной, как Линдли. И они старательно искали все доказательства, которые помогли бы прокурору выдвинуть против Линдли обвинение в суде, отбрасывая все, что свидетельствовало в его пользу.
Тем не менее дело Линдли имело далеко идущие последствия.
Гарри Стигер, глава издательской фирмы, издававший журнал «Аргоси», с которым мы много лет состояли в теплых дружеских отношениях, связался со мной, предложив мне вести раздел приключений.
За год до этого я как-то предпринял путешествие по калифорнийскому полуострову Байа, начав его в Тихуане, и после нескольких недель приключений, одолев больше тысячи двухсот миль по горам и пустыням, вышел к южной оконечности полуострова, к мысу Сан Люкас.
Я написал книгу об этом путешествии, и с тех пор, несмотря на месяцы тщательной подготовки, очередное путешествие откладывалось в зависимости от того, как сложится дело Линдли; могу сказать, что лишь отмена приговора по этому делу дала бы нам возможность пуститься в путешествие. Об этом было необходимо упомянуть, потому что у нас осталось так мало времени на окончательную подготовку, что у нас не было выбора — пришлось покидать вещи как попало в машину, надеясь разобраться с ними по дороге.
Книга «Страна коротких теней» очень понравилась и Гарри Стигеру и его жене Ширли, члену Нью-Йоркского ботанического сада, которая с энтузиазмом неутомимо там работала.
В результате Гарри и Ширли Стигеры, два моих секретаря, Сэм Хикс из Вайоминга и я решили снова пуститься в это долгое тысячедвухсотмильное путешествие. Мы обзавелись кучей стенографических блокнотов, пленок, заряженных батарей для камер и на этот раз решили исколесить полуостров из конца в конец.
Даже с самым лучшим оборудованием, включавшим в себя джип с лебедкой с приводом от двигателя, с двумя ведущими осями и мощными тормозами и т.д., путешествие по полуострову было долгим, трудным, а порой и просто опасным. Бывали дни, когда нам удавалось покрывать не больше сорока миль, и случалось, что за два дня нам не встречалось на дорогах ни одной машины.
Так как экспедиция началась в конце февраля, дни были короткими, а ночи длинными. Лагерь приходилось разбивать при последних лучах заката, и после ужина, когда вся посуда была вымыта, воздушные матрацы надуты, спальные мешки раскинуты, пару часов мы просто сидели у костра.
Этот калифорнийский полуостров отличается неповторимым своеобразием. Слоновые деревья растут почти исключительно на его плоскогорьях и, насколько я разбираюсь, дерево «цирио» больше нигде на земле не встречается. Ночи тут всегда холодные и безоблачные. Днями часто ощущается горячее дыхание пустыни. Воздух сладостный и бодрящий. Ночью на небе мигают большие мохнатые звезды.
Мы чувствовали необъятность этих диких краев. Лишь огонь костра напоминал о присутствии человека. От круга света в тридцать или сорок футов диаметром падали блики на причудливые кактусы, которые тянули кверху свои колючие ветви.
За его пределами таились пространства, в которых человек по древней привычке инстинктивно чувствовал опасность… Внезапные вопли и вскрики из окружающей темноты невольно заставляли нас вздрагивать, пока мы не начали узнавать знакомый голос койота. Таясь в темноте, койоты, должно быть, ехидно ухмылялись нашим страхам. Они самые хитрые и пронырливые создания на свете, и если у человека есть овцы и куры, он не без основания считает койота заклятым врагом.
Так что естественно, что во время этих долгих вечеров, исчерпав привычные темы разговоров, мы невольно обращались к судьбам людей, которые стали жертвой неправедных судов.
Надо отметить, что свобода — понятие относительное. Нет человека, который пользовался бы абсолютной свободой. Мы связаны и цепями экономики, и понятием личной ответственности. Мы сидим на телефоне, ездим в такси и платим налоги; у нас есть профессии, войны и тревоги. Здесь, пока мы на полуострове Байа, жизнь носит предельно простой характер. Мы едим, спим и путешествуем. Мы больше ничего не делаем. У нас нет ни расписания неотложных дел, ни телефонных звонков, и свет уличной иллюминации не мешает спать по ночам.