— А вы, господин пристав, оказывается, карбонария у себя скрываете… Приютили…
— И правда похож, чертов сын, — хмыкнул Збитнев, грузно сгибаясь и внимательно рассматривая фигурку на барельефе. — Сейчас мы его арестуем и отправим в губернское жандармское управление, пусть им ротмистр Леонтович займется.
Отец Фока весело хохотнул. Распрямившись, Збитнев отер рукавом пластинку, лежащую на диске граммофона, развернул похожую на гигантский цветок-колокольчик нежно-голубую трубу прямо на учителя и, покрутив блестящую ручку, опустил иглу. Послышался шорох, треск, потом дребезжащий женский голос запел: «Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету… Ночью нас никто не встретит, мы простимся на мосту…»
— Кажись, гости какие пожаловали, — поднял руку отец Фока. — Колоколец дверной бренчит…
Платон Архипович прислушался, удивленно вздернул брови:
— Ваша правда, отче… Кого еще черт принес?
Застегнувшись на все пуговицы, выпятив важно грудь, он неторопливо прошагал в прихожую и широко распахнул дверь. Строго глянув на измученное, смятое хмуростью, лицо стоящего перед ним крестьянина, удивленно выпятил подбородок.
— Чего тебе?! — начальственным голосом, каким всегда говаривал с мужиками, спросил становой, а узнав неурочного посетителя, добавил: — Белов…
Поскольку Анисим молчал, Ёлкин, выступив из-за его спины, сорвал с головы треух, несколько раз низко поклонился и срывающимся голосом пояснил:
— Тут такое дело приключилось, ваше благородие, господин пристав… Дочку евонную, стало быть, Татьяну его, снасильничали.
— Уже? — ничего не понимая, переспросил становой.
— Так точно, ваше благородие, уже! — быстро закивал Терентий, боком отстраняя в сторону мрачного, сжимающего кулаки Анисима.
Платон Архипович уже строже взглянул на мужиков:
— Так прямо и снасильничали девку? Это кто же такое учудил?
— Ну да, — закивал Ёлкин, повторяя. — Так вот прямо и снасильничали.
— Да кто?! — рявкнул становой.
Анисим с ненавистью выдавил:
— Кунгуров.
— Младший, что ль? — задумчиво коснувшись усов, уточнил Збитнев. — Сын Василия Христофоровича? Андрей, кажется?
— Сам… — процедил Белов едва шевеля губами. — Старик Кунгуров.
Пристав, чуть отстраняясь, окинул его недобрым взглядом:
— Да ты, братец, никак пьян?!
— Ей-богу, они-с, ваше благородие, — вступился Терентий Ёлкин, прижав к груди треух. — А насчет пьянки, не сумлевайтесь, господин пристав, самую малость приняли, праздник, как-никак, воскресенье Прощеное…
— Да ты что, пьяная рожа, несешь?! — горой надвигаясь на него, повысил голос Збитнев.
Ёлкин задрожал, попятился и едва не упал со ступеней, а Белов словно врос в крыльцо. Платон Архипович, почувствовав его тяжкий взгляд, примирительно прогудел:
— Ступайте, братцы, по домам. Завтра с утра займусь этим инцидентом. Ступайте… — а когда крестьяне спустились с крыльца, зычно добавил: — Но не дай бог, напраслину на старика возвели!
Вернувшись в гостиную, Збитнев коротко рассказал случившееся своим гостям, вяло жующим что-то в ожидании хозяина дома. Симантовский, выслушав пристава, лениво заметил:
— Дикари! Натуральные тунгусы… — Подумав, добавил чуть оживившись: — Надо бы на место происшествия проследовать… Опять же, девку осмотреть не помешало бы…
Отец Фока лукаво усмехнулся:
— Баловник вы, однако, господин отставной вольтерьянец…
— Это у вас, батюшка, по молодости лет да после семинарии один блуд на уме, — пьяно хрюкнув носом, покачнулся Симантовский. — Ежели девку и впрямь изнасиловали, как эти тунгусы говорят, следы должны остаться — синяки, ссадины, ушибы…
— Не могу не согласиться, — слегка покраснел отец Фока, глянул на станового: — Может проследовать, как господин учитель советует?
Платон Архипович лишь коротко махнул рукой:
— Придумаете тоже! Нашли о чем говорить! Трагедия греческая! Из девки бабу сделали!..
— Не скажите, милостивый государь! — покачал в воздухе пальцем Симантовский. — Для русского мужика это па-а-зор… Это не тунгус какой, он за это и убить может…
— Да бросьте вы, — вновь отмахнулся Збитнев, направляясь к граммофону. — Если что и было, поставит старик Кунгуров отцу девки полведра водки и помирятся… Впервой, что ли?
— Дикари, — грустно резюмировал Симантовский, наливая водки в рюмку. — Наш костер в тумане светит!!!
А Терентий Ёлкин в это время, как побитая собака, тащился следом за Анисимом. Не выдержав молчания, забежал вперед: